Солнцеворот. Повесть об Авеле Енукидзе

Они предлагали создать общесоциалистическое правительство, в которое вошли бы представители всех социалистических партий.

Навсегда запомнил Авель суровое, непреклонное лицо Ильича. Он был тверд как скала.

— Пусть соглашатели принимают нашу программу, — отвечал он паникерам, — и входят в правительство. Мы не уступим ни пяди. Если среди нас есть товарищи, которым не хватает смелости и воли идти на то, на что идем мы, пусть они катятся ко всем прочим трусам и соглашателям. Рабочие и солдаты с нами!

В пять минут восьмого явился посланец от фракции левых эсеров: он сообщил, что они приняли решение остаться в Военно-революционном комитете.

— Вот видите? — победно усмехнулся Ильич. — Они тянутся за нами.

Было ровно восемь часов сорок минут, когда гром приветственных криков и рукоплесканий встретил появление членов президиума. Глаза всех делегатов были устремлены на невысокую коренастую фигуру с большой, лысой и выпуклой, крепко посаженной головой. «Ленин!» — прокатилось по рядам.

Весь зал поднялся в едином порыве и сдвинулся к трибуне, где стоял Ильич. Он долго не мог начать свою речь из-за непрекращающихся оваций и возгласов. В зале были не только делегаты съезда, но и находившиеся в это время в Смольном рабочие, солдаты, матросы. Люди становились на подоконники, выступы колонн, на стулья, чтобы как можно лучше разглядеть стоявшего на трибуне Ленина. В воздух летели шапки, кепки, матросские бескозырки, мелькали поднятые вверх винтовки.

Большинство находящихся в зале видели Ильича впервые.

Странное дело! У Авеля тоже было такое чувство, что он видит его впервые. Десять лет назад в редакции «Волны» он встречался с ним каждый день на протяжении нескольких месяцев. В апреле этого года он встретился с ним вновь, стоял рядом, разговаривал, пожимал его руку. Да что там в апреле! Только что, каких-нибудь сорок минут назад, он видел это знакомое, родное лицо, эту плотную, коренастую фигуру, глядел на непривычный в знакомом ленинском облике бритый подбородок, на котором, впрочем, уже проступала бородка, столь памятная ему по прошлым встречам с Ильичей…

И все-таки у него было такое чувство, что он видит Ленина впервые. Вероятно, разлившаяся по залу волна восторженного изумления охватила и его. Да, именно изумление отражалось сейчас на всех лицах: «Так вот, оказывается, каков он, этот человек, предсказавший и направивший ход разворачивающихся сейчас грандиозных событий!.. Такой… обыкновенный…»

Авель невольно глядел сейчас на Ленина глазами собравшихся. Вот почему он словно бы впервые ощутил истинный масштаб этого человека… Даже не человека — явления…

Тут, очевидно, сработал закон перспективы, действующий не только в пространстве, но и во времени: чем крупнее предмет, тем больше должно быть расстояние, на которое надо от него отойти, чтобы разглядеть как следует.

Как бы то ни было, но именно сейчас, в этот момент, Авель впервые увидел в Ленине великого народного вождя.

Ленин стоял, держась за края трибуны, обводя прищуренными глазами толпу делегатов, и ждал, когда схлынет овация. А когда наконец наступила тишина, он сказал. Спокойно, совсем буднично:

— Теперь пора приступать к строительству социалистического порядка.

Новый мощный взрыв рукоплесканий потряс зал.

Когда и эта волна оваций улеглась, Ленин предложил съезду принять и утвердить «Обращение к народам и правительствам всех воюющих стран».

— Вопрос о мире, — сказал он, — есть жгучий вопрос, больной вопрос современности. О нем много говорено, написано, и вы все, вероятно, немало обсуждали его. Поэтому позвольте мне перейти к чтению декларации, которую должно будет издать избранное вами правительство.

Ленин читал текст декларации медленно, отчетливо, внятно. Желая выделить, особо подчеркнуть какую-либо мысль, он слегка наклонялся вперед. Тысячи людей напряженно вслушивались в его негромкий, с легкой картавинкой голос.

Когда декларация была дочитана до конца, председательствующий предложил всем, кто голосует за нее, поднять свои мандаты. И тут неожиданный порыв поднял всех на ноги. Зал встал. Общее радостное волнение вылилось в дружно подхваченную всеми делегатами грозную мелодию «Интернационала».

Молодой рабочий, стоявший рядом с Авелем, когда доходило до слов припева: «Это будет последний и решительный бой», с особенным нажимом произносил вместо «Это будет» — «Это есть».

Это есть наш послеедний

И решительный бо-ой! —

с радостным упоением пел он. И дальше, тоже на ходу меняя слова:

С Инте-ернациона-а-алом

Воспря-анул род людской,

Авель счастливо улыбнулся и вслед за соседом стал петь так, как и он.

А когда кончили петь «Интернационал», все делегаты стояли некоторое время молча. И в этот момент чей-то голос крикнул из задних рядов:

— Товарищи! Вспомним тех, кто погиб за свободу!

И все, не сговариваясь, в едином порыве запели:

Вы жертво-ою па-али в борьбе ро-ковой

Любви беззаве-етной к наро-о-оду!