Солнцеворот. Повесть об Авеле Енукидзе

Ресторан был полой. Как видно, скверная погода загнала сюда нынче больше посетителей, чем обычно. Но Гамзат знал, что мы с Дмитрием любим уединение, и он подвел нас к столику в укромном уголке.

— Спасибо, Гамзат! — приложил я руку к сердцу. — Чем мы можем отблагодарить тебя за твою всегдашнюю доброту?

— Гамзат нэ трэбует никакой благодарност, — улыбаясь, отвечал лезгин. — Гамзат вам брат.

Тепло, уют, соблазнительные запахи вкусной еды, доносившиеся с кухни, совсем меня разморили. Дмитрий тоже постепенно согрелся. На усталом и измученном лице его появилась блаженная улыбка.

Подскочил официант. Мы заказали суп, шашлыки. Поев горячего, сразу почувствовали себя бодрее.

— Что с тобою сегодня, Авель? Я тебя не узнаю. Ты прямо как каменный… — сказал Дмитрий.

— Верно, — согласился я. — У меня целый день нынче какие-то невеселые думы. Когда собирался в Баку, было столько надежд. А что в итоге? Вот уже почти год, как я здесь. И ничего, в сущности, не успел. Товарищи наши в Тифлисе выпускают журнал, устраивают стачки, забастовки. А мы?.. Ах, Дмитрий! Как не похожа жизнь на наши юношеские мечты!

Дмитрий засмеялся.

— Э, брат! Ну и нетерпелив же ты… Как можно сравнивать Баку с Тифлисом? Ты вспомни, что встретили мы здесь. Во всем городе не было ни одного рабочего кружка… Не торопись, брат. Не в один день города строятся, не сразу дело делается…

От спокойных, вразумительных слов Дмитрия на сердце у меня становилось все теплее. Постепенно жизнь стала казаться не такой уж скверной, а работа, проделанная за этот год в Баку, не такой уж ничтожной. Вот за это я и любил Дмитрия! Удивительно легко удавалось ему всегда рассеять мою хандру.

— Ну а как твое занятие в Сабунчах? Хорошо прошло?

Я нахмурился, вспомнив разговор с Карлом Купце. Осторожно, выбирая слова, стал рассказывать.

Дмитрий слушал меня сперва удивленно, потом все более озабоченно и даже тревожно.

— Странная история, — глухо сказал он, когда мой рассказ подошел к концу.

— Если бы кто другой рассказал мне такое, сам бы не поверил, — подтвердил я.

— Стало быть, жандармам уже известно, что здесь, в городе, действует некий Авель…

— Выходит, так.

— Неприятно.

— Что будем делать?

— Прежде всего предупреди Папишвили. Разумеется, никаких занятий в его духане проводить больше нельзя.

Я молча кивнул: это и так было ясно.

— Ну а что касается этого Кунце… Я бы на твоем месте ему особенно не доверял. Боюсь, что, когда его там прижмут, он скажет все, что знает. Поэтому знать ему надо как можно меньше. Ты пойми, я ничего плохого про него сказать не хочу. Сейчас у него намерения, быть может, самые добрые. Но для нашего брата революционера нет ничего опаснее ненадежных, колеблющихся людей. А твой Кунце как раз из этой породы.

На улице, прощаясь со мной, Дмитрий снова повторил свое напутствие:

— Предупреди Папишвили. И помни, чтобы больше ноги твоей не было в его духане.

2

Город спал. В ночной тишине особенно отчетливо был слышен шум прибоя.

Авель зажег свечу, и узкая комната озарилась ее тусклым неровным пламенем.

Странный нынче день. Странный и утомительный. Сперва это необъяснимое несбывшееся предчувствие, что кто-то сегодня приедет к нему тифлисским поездом. Потом история с Кунце. Не забыть бы предупредить Папишвили. Но как это сделать? Дмитрий прав: появляться самому около духана опасно. Где же теперь собирать кружок? О том, чтобы отказаться от занятий, которые шли так успешно, не могло быть и речи. Во что бы то ни стало надо было что-то придумать…

Почти беззвучно, лишь слегка потрескивая, горит свеча. Равномерный шум моря должен действовать убаюкивающе. Но ночь тянется, а у Авеля, несмотря на усталость, сна нет ни в одном глазу.

В последнее время он вдруг стал скучать по родному краю. Сейчас у них там, в Раче, глубокая осень. Близится зима. Деревья стоят голые. И, верно, по ночам уже заморозки. А вершины Сацилики и Сало все в снегу. Совсем ясно, словно и не в воображении, а наяву, он увидел родной дом, двор, сад, виноградники. Только что вынутые из тонэ лаваши, молодой свежий сыр, только что собранные орехи, кувшин с вином, стоящий прямо у тонэ.

Уже больше года не видал Авель своих близких. Раза два написал им коротенькие письма, вот и все. Отец, правда, чаще подавал ему весточки. Через Спиридона всякий раз напоминал: приезжай, мол. Бросай все и приезжай…

Как же он по ним по всем соскучился!

Медленно догорает свеча. Издали доносится мощный звук заводского гудка: кончилась вторая смена. Авель глянул на часы: двенадцать. В узком запыленном оконце отражался слабый огонек свечи.

«Надо хоть немного поспать», — подумал он. И тут вдруг в коридоре послышались шаги. Все ближе, ближе… Кто-то шел прямо к его двери. Авель затаил дыхание. Раздался осторожный, вкрадчивый стук. Авель озабоченно глянул на стопку книг, лежащую прямо на полу. Кто бы это? Уж в такой-то поздний час он не ждал никого. Встав с постели, он быстро оделся. Стук повторился, уже настойчивее. Затем раздался тихий оклик:

— Авель!