Соло для оркестра

Обе они вертели парнями как хотели, но Милан безропотно все сносил, как пришитый таскал за ними портфели, а когда пришла пора идти в армию, сказал Анке: забирают меня, приходи на проводы. Легко ему говорить… Отец обещал ей ноги переломать, у зоотехника за душой ни гроша, а у них в доме шестеро детей, Анка самая младшая, а своевольничает больше других, ни о каких проводах пусть и не заикается!

Всю ночь она проплакала, насквозь подушку промочила, Милан так и не дождался ее, но, по слухам, горевать не горевал, упился, ну а какая пьяному печаль! Анка не хотела этому верить, поссорилась с отцом-матерью, но уж насчет училища настояла на своем, сели они наконец с Бетой в поезд, навалились на Бетины пироги, Анка все не могла успокоиться, только и думают, как бы нас первому встречному сбыть, но не те нынче времена, замуж абы выйти уже не выходят, да и вообще жить по-старому не годится.

Услыхала их худая женщина с землистым лицом, и не понравились ей речи попутчиц. На такие слова они скоры, потому как молоды и глупы. Девчат надо бы отдавать в школы, где учат умению жить, но таких школ на всем этом разнесчастном свете нет, вот женщинам и приходится потом всю жизнь бедовать.

Бета пустилась с соседкой в долгий спор, может, говорила она, ни одна из них в такую школу и не попала бы, ведь и в училище их взяли только потому, что оно в Чехии, а там полагается принимать какой-то процент словаков, и надо эти проценты набрать. А уж в школу, где учат, как жить, туда без блата не попадешь, ни-ни, запальчиво доказывала Бета. Да что там, им и так считай повезло. Вот закончат свое молочное училище, устроятся в чистую лабораторию, весь день в белом халате, пробирки, приборы, графики всякие — чем плохо? — тараторила Бета, выкладывая очередной свой козырь, и под конец заявила — никакая школа умению жить не научит, надо бы учиться жить, пока ты в семье, да кто будет учить, родители? А если они сами на такое не горазды?

Бета чем-то расположила к себе эту изможденную женщину, разговоров хватило на всю дорогу, а на прощание попутчица растолковала им, как доехать троллейбусом, и вот они уже в городе, который прежде видели только на снимках да на карте. Ничего не бойся, не потеряемся, твердила Бета, так оно и было, не потерялись, успели к ночи и в общежитие устроиться. Анка заняла постель у окна и полшкафчика у двери, на шкафчике стояло что-то похожее на поседевший от пыли репродуктор, у каждой была отдельная тумбочка, а еще у каждой из них была теперь своя особая тоска и свои печали, потому что Бета в общежитии стала совсем другой. Анке тоже в первую ночь грезилась строгая мама, а Бета — та вовсе глаз не сомкнула.

Из них двоих она привыкала гораздо тяжелее, все ждала писем, однажды примчалась с конвертом — вот, лежало у дежурной, ага, это твой солдат тебе пишет, по адресу вижу, читай, счастливая ты, тоскует у солдатика сердечко, а вот обо мне и вспомнить некому.

Она вся поникла, села на постель прямо в плаще; мочи нет, все это не по мне, я тут не выдержу, креплюсь изо всех сил, но больше нет моего терпения, уеду я отсюда, Анка.

Вид у нее был самый разнесчастный, Анка глазам своим не верила — всего месяц прошел, а Бету как подменили, жалко ей стало некрасивую свою подругу, возьми, протянула она письмо, читай, нечему завидовать, там ни слова о любви. Милан только и пишет, что о своем солдатском житье, ничего у нас с ним нет и не будет!

Бета недоверчиво сует нос в исписанный листок; вот видишь, и нечего переживать, пишет, потому что хочет получать письма, давай вместе ответим, Бета, не дури, не забивай себе голову напраслиной!

Она утаила от Беты, что сама-то была разочарована этим первым письмом; вечером они дружно собрались в кино, а в субботу и воскресенье строили планы, как проведут дома праздники, сначала рождество, потом Новый год, Бета сразу ожила, а Анка подлаживалась под нее: я Лойзу не забыла, только с Лойзой буду танцевать.

Как решила, так и сделала, танцевала с Лойзой, но что она видит? Бета оживленно говорит о чем-то с новым учителем, раскраснелась вся. Учитель на одну ногу прихрамывает, лицо в прыщах, но ее подругу это, видать, не смущает, так и стелется перед ним, а учителю такое внимание приятно, все тогда на вечере это заметили, с того дня Бете уже никто больше не нужен, даже Анка, и так это далеко зашло, что она и учебу бросила, вышла за своего учителя и частенько потом откровенничала перед подругой — влюблена, мол, в него по уши, у него золотая душа, да и он мною дорожит, а как там твой?

Разговаривала она теперь с Анкой чуть свысока, подражала мужниной учительской интонации, только о нем и говорила, немудрено, что дружба их постепенно угасала.