Соло для влюбленных

Лариса лихорадочными движениями схватила со столика сотовый, включила и набрала мобильный номер Глеба. Послышались гудки. Есть! Не отключен. Если это Глеб, то сейчас он должен прерваться, услышав сигнал своего мобильного.

– Все молчишь? – удовлетворенно пророкотал голос. – Ну, молчи. Прости, далее говорить не могу. Помни, что я тебе сказал!

Трубку бросили. Лариса изо всех сил сжала сотовый. Сейчас, вот сейчас!

– Да, – сказал ей в ухо далекий, сонный голос Глеба. Лариса молчала, и он повторил чуть громче и настойчивее: – Говорите, я вас слушаю.

Это все же он! Хотя разница в интонации колоссальная. Но разговор он прервал, как только услышал звонок по сотовому. Значит, это Глеб.

Лариса нажала на кнопку и отложила мобильник. Она знала это с первой минуты вчерашнего ночного разговора. Просто обманывала себя, надеясь на чудо. Его не произошло, в жизни вообще редко случаются чудеса. А если уж случаются, то за них потом приходится платить весьма высокую цену, как она сейчас за встречу с Глебом.

Что он хочет от нее? Чтобы она по телефону пообещала ему молчать, никому ничего не говорить? Или чтобы при встречах с ним вела себя так, как раньше, пока между ними не произошло решающего объяснения?

Лариса не могла до конца понять цели этих страшных звонков. Может быть, Глеб просто постепенно сходит с ума от употребления наркотиков? Она вспомнила, как он спрятался от нее за занавеской и потом долго хохотал, видя ее испуг. Не было ли такое поведение первым звоночком? На что еще он будет способен через некоторое время?

Лучше не думать об этом. Но о чем тогда? И ведь еще существует Бугрименко, о котором она совсем позабыла за последние два дня. Скоро он тоже позвонит, вызовет ее к себе. Глаза его людей продолжают преследовать Ларису повсюду, не далее как вчера перед репетицией она убедилась в этом. Кто-то из оркестра или хористов подослан следователем, теперь это совершенно ясно. Все сплелось в клубок, который невозможно распутать. Да что там – даже концы отыскать не представляется реальным. И катится этот клубок в неизвестном направлении, пущенный чьей-то невидимой рукой, увлекая Ларису за собой в пропасть.

Ей было ясно лишь одно: она не сможет завтра ничего – ни петь, ни исполнять свою роль. Кажется, она проиграла Павлу. Хотела отстоять свое право на любимую работу, на самостоятельную жизнь, а на самом деле зашла в тупик и, по-видимому, потеряла все. Премьеру «Риголетто» ей не спеть, – она завалит каторжный труд всей труппы и будет вынуждена покинуть театр.

Надо позвонить Лепехову, сказать, чтобы отменял послезавтрашний спектакль. Замену Ларисе так быстро не найти, Джильду она играла в театре одна.

Лариса мельком взглянула на часы: час пятнадцать. Бедный Мишка давным-давно спит сном праведника и не знает, какую свинью она ему подложила. У Ларисы не хватит совести потревожить его сейчас, среди ночи, ведь, в сущности, он не очень-то молодой и совсем не здоровый человек, никому из них не принесший ничего, кроме счастья.

Значит, надо наступить себе на горло, приехать завтра в театр, поговорить с Лепеховым с глазу на глаз и постараться объяснить, в чем дело. Хотя как она может объяснить, ничего не сказав про Глеба, сбитого ребенка, Бугрименко и ночные звонки?

Однако придется как-то сделать это.

Лариса вновь улеглась, стараясь ни о чем не думать, но ей это плохо удавалось. Стали вспоминаться не имеющие отношения к делу детали: сколько всего она не сделала за последний месяц – того, что обещала, должна, обязана была. Не выслушала Милу, хотевшую что-то сказать ей. Не порепетировала с Артемом, хотя клятвенно заверяла его, что сделает это. Не помирилась с отцом, не позвонила маме.

Теперь, наверное, все это уже не важно, но почему мысли об этом не отпускают ее, настойчиво лезут в голову, заставляя чувствовать стыд и раскаяние? Они заслоняют даже ужас перед Глебом, боль по нему, горечь воспоминаний о том, как им было хорошо вдвоем.

К счастью, человек – создание несовершенное, и его мозг не может бодрствовать и работать без перерыва. Как бы ни было плохо, одиноко и страшно, как бы ни казалось, что в таком состоянии невозможно отключиться и заснуть, сон приходит все равно – под утро, когда, ошалевший от бессонницы, обессиленный, уже не различаешь, где явь, а где грезы. Опускается, чтобы дать отдых измученным, натянутым до предела нервам. Чтобы завтра наступил новый день и хватило сил на борьбу со всем, что он готовит для нас. Чтобы дать шанс победить.

Ровно в семь Ларису разбудил третий звонок.

– Смотри, дорогая, – зловеще прошипела трубка, – я тебя предупредил!

Лариса с размаху швырнула трубку на рычаг, встала и резким движением раздернула шторы. Комнату залило радостным, солнечным светом. На подоконнике по ту сторону стекла сидел веселый воробей и что-то выискивал клювом в щели оконной рамы.

Жизнь, кипевшая в это погожее утро, настолько не вязалась с жутким голосом в телефоне, что Ларисе на мгновение показалось, будто она продолжает спать и видит все происходящее во сне.

Но нет, все было настоящим: и солнце, и воробей, и только что прозвучавший звонок.