Соло для влюбленных

В «Оперу-Модерн» по окончании учебы Артема взяли охотно. Все эти годы он ни на неделю не прерывал спортивные тренировки и отличался завидным телосложением. Лепехов прикинул, как колоритно будет смотреться на сцене атлетическая фигура Артема, и закрыл глаза на некоторый недостаток профессионального опыта.

Работа затянула Артема с головой. Он почувствовал себя в какой-то мере удовлетворенным жизнью, стал немного разговорчивее, завел щенка ротвейлера, Стешу. Сольных партий Лепехов почти не давал, да и немного их было написано для баритона, но второстепенные роли Артем пел часто, и они ему нравились.

Через пару лет Лепехов, более всего любивший ставить итальянские оперы, предложил ему спеть Марселя в «Богеме» Пуччини. Это была крупная роль, одна из главных. Есть чем гордиться и над чем работать. Тогда же труппа пополнилась новой солисткой, сопрано, вместо ушедшей в декрет Анжелы Суховей. Ей предстояло петь в «Богеме» партию Мими.

Сезон давно начался. Шла первая неделя декабря. На улице крупными хлопьями падал снег, покрывая пушистыми шапками деревья и крыши киосков. Новенькая стояла в холле «Оперы-Модерн», тогда еще не полностью перестроенном, лишенном зеркал во всю стену и шикарных чешских люстр. Высокая светловолосая девушка с румяными от мороза щеками, она напоминала Снегурочку – короткая серая дубленка, вышитая по подолу, белая вязаная шапочка, остроносые сапожки на тонком каблучке. Даже сумочка у нее была наподобие мешка с подарками, затягивающаяся сверху шнуром.

– Лариса, – девушка поочередно протянула узкую ладошку Медведеву, Косте Саприненко и Артему – первым, кого встретила в театральном вестибюле. На безымянном пальце блестело тоненькое колечко с маленьким бриллиантом.

«Замужем», – мелькнуло в голове Артема, и он удивился, что мысль эта вызвала у него досаду.

Девушка вдруг напомнила ему Аню, хотя, по правде сказать, похожего было мало. Разве что высокий рост и длинные светлые волосы, которые, едва новенькая сняла шапочку, волной рассыпались по плечам. Она была гораздо красивее Ани и уверенней: улыбалась не грустно и смущенно, а весело, открыто, приветливо.

И все же что-то было: в повороте головы, во взгляде, даже в голосе, негромком, но нежном и мелодичном. Артему хотелось смотреть на нее, не отрывая взгляда, но он осторожно пожал тонкие пальчики огромной ладонью и отошел. В сердце оживала боль, словно отходил многолетний наркоз, таяла заморозка. Ему стало страшно и радостно одновременно.

Вечером, после репетиции, девчонки сбегали в ближайший магазинчик, купили торт, шампанское, коньяк – все на Ларисины деньги. Она хотела отпраздновать первый день работы в театре. Составили столы в зале, устроили посиделки.

Обычно Артем в таких мероприятиях не участвовал или, побыв для приличия совсем чуть-чуть, уходил. Но сейчас он остался. Сидел напротив Ларисы, рядом с Богдановым и Костей, слушал вполуха комментарии в адрес новенькой, а сам все глядел на ее смеющееся лицо, прядь пепельных волос, спускающуюся на щеку, золотое колечко с блестящим камешком.

Девчонки хихикали, о чем-то шептались, мужики опустошали бутылки коньяка. Расходиться никто не спешил.

– А это Павлик! – Лариса достала из сумочки несколько фотографий, продемонстрировала их обнимающим ее за плечи Зине и Ирочке Смакиной. – Вот, это мы в Вене, прошлым летом. А это – на Волге, у приятелей.

– Павлик? – басом гаркнул Саприненко, взметнув брови домиком. – Кто такой?

– Муж. – По тону, каким она это произнесла, по тому, как заблестели ее глаза, ясно было, что в мужа Лариса влюблена.

Артема больно кольнуло. Он почувствовал, как внутри растет глухое раздражение на ее мужа, на все это красивое, хорошо видимое невооруженным глазом благополучие, на колечко с бриллиантом.

– Муж объелся груш, – помимо воли сердито зарифмовал он. Голос прозвучал неожиданно громко, враз покрыв застольный гомон.

Лариса подняла лицо от фотографии и удивленно уставилась на Артема.

– Кажется, я перебрал слегка, – он усмехнулся, пытаясь скрыть охватившую его неловкость. – Очень милый снимок, не обижайся.

– Я и не думаю, – она улыбнулась, приоткрыв красивые, ровные зубы, спрятала фотографию обратно в сумку и больше о муже не упоминала.

Они как-то незаметно и быстро стали друзьями. Лариса обладала легким характером, держалась на новом месте свободно и естественно, работать с ней на сцене было приятно. Лепехова она буквально очаровала, тот и думать забыл про ушедшую приму Суховей.

Для Артема же немногочисленные выходные стали самыми ненавистными днями недели. Его тянуло на репетиции точно магнитом. Только там он мог снова увидеть Ларису, посидеть с ней в буфете во время перерыва, поболтать. С ней он будто заново учился разговаривать, улыбаться, смеяться.

После работы она убегала первой, никого не дожидаясь, – у дверей театра ее ждал муж, тот самый, что, по словам Артема, объелся груш. Бежала она к своему Павлу счастливая, сияющая, будто с тех пор, как они расстались, прошло не пять-шесть часов, а несколько недель.