Лариса держалась долго, больше года: тщетно боролась за свое право быть свободной и одновременно любимой. Иногда она обсуждала свои проблемы с Артемом, но что он мог ей посоветовать? Бросить мужа, обречь себя на богемную, безалаберную, шумную жизнь, какую вело большинство в труппе? Он, как никто другой, знал, что кроется за этой блестящей, яркой суетой, видимым успехом, веселой свободой: тоска и одиночество вечерами, случайная, хмельная любовь, горькое пробуждение по утрам рядом с чужими тебе людьми.
Правда, все могло быть не так. Если бы только он решился, смог бы снова заставить себя жить, чувствовать, надеяться на будущее. Но Артем не мог и оттого молчал, сочувственно кивая в ответ на ее жалобы.
Через год все пришло к логическому концу. Они с Ларисой сидели в буфете во время перерыва, разговор шел о каких-то пустяках. Она рассеянно помешивала ложечкой кофе, улыбалась краешками губ. И вдруг сказала просто, буднично и безо всякого перехода:
– Знаешь, Павел уходит.
– Откуда уходит? С работы? – переспросил Артем на всякий случай, хотя у него не было ни капли сомнений в смысле сказанного.
– От меня. – Она отложила ложечку и подняла глаза: в них блестели слезы. – Или я сегодня же напишу заявление об уходе из театра, или завтра уедет и подаст на развод, – она усмехнулась, запрокинув лицо. – Что скажешь?
– Не знаю, – пожал плечами Артем. – Если бы на моем месте был Мишка, он бы точно посоветовал разводиться. А я…
Он понимал, что это уникальный шанс, который благосклонно дает ему судьба. Когда, как не сейчас, в эту минуту, он мог начистоту поговорить с Ларисой, сказать, что понимает ее и принимает такой, какая есть, с ним она может беспрепятственно продолжить заниматься любимым делом. Пусть разводится, потому что любовь, отказывающая в доверии, ничего не стоит.
Он был уже готов повторить эти мысли вслух, но внезапно сказал:
– Я думаю иначе. Ты не должна расставаться с мужем.
Это говорил не он, не Артем. Кто-то запуганный, раздавленный внутри его, жалкий, с кем трудно было себя отождествить. И все-таки это был именно он.
– Я знала, что ты так скажешь, – она спокойно смотрела на него, и глаза ее уже были абсолютно сухими. – Но вообще-то я все решила. Остаюсь, – она коротко, твердо пристукнула ладонью по столику, точно накладывая невидимую резолюцию на свое решение. Артем увидел то, что почему-то не замечал весь сегодняшний день: ее безымянный палец был пуст, колечко с бриллиантом исчезло.
Она действительно развелась с мужем и кольца больше не носила. Артем видел, как она меняется день ото дня, и его охватывала тоска. Лучистый, доверчивый взгляд теперь стал холодным, улыбка – чуть ироничной. Пела она все лучше и лучше, но и в голосе сквозил все тот же холодок и даже некоторая надменность.
Однажды она приехала в театр на машине, той самой, на которой ее раньше встречал Павел. Легко и точно, как бильярдный шар в гнездо, направила «Ауди» в узкий зазор между двумя соседними машинами, остановилась и вышла с гордо поднятой головой, красивая, неприступная.
Почему-то Артем чувствовал себя виноватым за этот новый облик, за ее насмешливый прищур глаз, из которых ушло сияние. Вскоре он увидел, как она садится в машину с театральным художником Вадимом Онуфриевым. Потом, спустя всего месяц, его сменил скрипач из оркестра.
Все было так, как в его сне, когда смотришь и не можешь шевельнуться, не в силах что-либо изменить. В конце концов Артем решил, что так даже к лучшему: Ларисе давно пора повзрослеть, избавиться от детских иллюзий о вечной любви и преданности, взглянуть на вещи трезво и без лишних сантиментов. Он совсем успокоился и был несказанно удивлен тем, какую реакцию у него вызвало появление в труппе Глеба.
Спустя неделю он все понял: каким был дураком и трусом, безвозвратно упустив нужный момент. Можно было сто раз твердить себе о том, что он мертв, не может ничего чувствовать и не должен ревновать. Все это оказалось ерундой. Сердце заполняли боль, ярость, отчаяние.
Лариса, глядя на Глеба, светилась, а на Артема смотрела отсутствующим взглядом, и он понимал, что виноват во всем только сам.
Он был потрясен тем, что услыхал из-за двери гримерки после генеральной репетиции, но, конечно, ему и в голову не могло прийти, что Женька Богданов, ополоумевший от страсти, пойдет на убийство. Больше того, Артем никак не увязал между собой звонки незнакомца и тайную личную жизнь Глеба, искренне полагая, что звонивший – какой-нибудь шутник, пребывающий под кайфом. И только пропев на премьере второе действие, догадался.
Милины слова о том, что он помнит произошедшее в прошлой жизни, стали для Артема подсказкой. Он понял, что так встревожило его во время выступления – глаза Богданова. Взгляд, которым он ответил на просьбу Риголетто помочь и подсказать, где Джильда.
Артем видел однажды такой взгляд, напряженно-пристальный, полный боли и одновременно странного торжества, загадочный и страшный – у «сердечника» на берегу Москвы-реки.
На этот раз Артем успел. Теперь можно считать, что он заплатил по давнему счету, отдал долг.