Соло на два голоса

То ж был совок… На учёт для получения квартиры встали, на «Москвич» записались, а уж во сколько «очередей» вступили – и не сосчитать! И на «хельгу», и на софу чешскую, и на кухню польскую… Попробуй теперь соскочи со всего этого, как же! А тебе всего лишь двадцать два года. Но ты уже весь в софах, кухнях, «хельгах», кругом повязан, связан и прикован, как Прометей, только даже хуже. Потому что не за идею. Потому что без красивой истории. А просто трахаться было негде – вот и вся твоя история. Никакой романтики, никакого подвига – ни во имя человечества, ни даже во имя любимой/любимого. «Хельгой» зовётся твоя скала, к которой ты прикован, а прикован ты к ней рулонами туалетной бумаги, бесконечными талонами на то-сё-пятое-десятое, что ты теперь имеешь как семейный человек, получивший официальную прописку в мире, где Официально Можно Трахаться. Трахайся! Слова никто не скажет. Но взамен положи на блюдо всю свою будущую жизнь. (А вообще, ежели не читали, то именно по этой теме откройте для себя Юрия Трифонова, его «Обмен». А то у меня сейчас возникло чёткое ощущение, что я встала на путь плагиата.)

Впрочем, продолжу. Чаще всего, появлялся ребёнок. А, может, и не один. И вот они, формально молодые ещё совки, к тридцатнику становились уже выжатым чем-то, бесформенной плазмой, «строящей свою жизнь». И не только уже свою, но и детей собственных. А за неимением нормального опыта человеческой жизни они им тоже строили рай из «хельги» и софы, вкладывая в башки понятия о том, для чего нужно жениться. Ведь не дай бог деточка не в браке с кем-то переспит! Вот хорошо, что негде – это совок уже о детях думает, об их нравственности, об их будущем. Заботится. Беспокоится. Он уже такой же козёл/коза, какими были его родители. Такая вот она была, жизнь совка – неважно, какого пола.

Это я всё к чему… Мой первый брак – классическое влипание в поиск выхода из ситуации «а где бы нам это самое?». Потому и в ЗАГС поскакали, ибо абсолютно не было никаких вариантов. Два почти ещё подростка из хороших московских семей, брезгующие жаться по углам в подъездах или искать грузовики, стыдящиеся кустиков и вечерних парков. Тем более, что дома надо было быть всегда вовремя.

Как только мы «оформили отношения» (ни одно словосочетание в мире не представляется мне столь идиотским, как это!), мы сразу обрели право на бесконечный секс в любое время суток. И нас везде могли поселить вместе, например, в пансионате, куда мы отправились летом в каникулы. Такие гордые два дурака со штампами, предъявляли свои ксивы жирной, страшной, как советский автопром, и, естественно, злобной регистраторше, явно вожделевшей отказать нам в заселении в один номер. Но никак она, бедолага, не могла осуществить своё желание по закону. Наша взяла! Мы – в браке, нам – можно! Ах, какие мы были по этому поводу радостные придурки.

Но всегда этому бесконечному, как кажется в юности, празднику двух юных тел приходит конец. Невозможно наслаждаться друг другом нон-стоп годами и чтобы не надоедало. Когда оно можно и всегда под рукой, интерес начинает ослабевать. Не резко, нет. Постепенно, но всё же. И начинает хотеться чего-то ещё… другого… или хотя бы притормозить.

Когда я забеременела Денисом, мы с мужем как раз уже пришли к спокойной фазе наших отношений, а на горизонте явственно забрезжили «хельга», софа и прочие гарнитуры. Про квартиру заговорили наши родители – про «очередь на кооператив». Всё пошло по самому обычному и до зубной боли скучному сценарию. Мой живот рос, сексуальные радости уже не доставляли былого наслаждения, количество же талонов, бумаг, обязательств, очередей и «постановок на учёт» росло в космической прогрессии.

Нет, я не стану опять и снова рассказывать эту миллион раз всем известную скучнейшую историю совкового брака – его дурацкого начала, бездарной середины и позорной кончины, потому что, хоть убейте, у всех всё происходило одинаково – с небольшими нюансами и поправками на класс, к которому принадлежали семьи (рабочие или прослойка), на темперамент участников и количество появившихся детей. Мы, слава мирозданию, остановились на одном детёныше. А дальше я сказала «стоп» – и не только деторождению. Я вообще не понимала, зачем мне был нужен рядом этот молодой мужчина. Всё кончилось, будто и не было ничего.

Но самое главное… вот мы и пришли к этому, наконец… ему было плевать, когда я плакала. Роды, мастит, гормональные стрессы – все эти альфа и омега молодой женщины, юной мамы – кто ж не проходил? Вот лично я помню ниагарские потоки слёз, которые лились из меня нон-стоп. Ревела из-за всего: из-за залетевшей в комнату бабочки, из-за убежавшего молока, из-за уроненной на пол только что простерилизованной соски… Видимо, гормональный статус тогда был очень даже мобильный, слабый и нервный, но не наступили ещё те времена, когда родная медицина могла или хоть как-то хотела помочь.