Соломея и Кудеяр

Прихожанка, одетая в короткий кафтан, из-под которого расходились пышные полотняные юбки, закончила молитву и уже шла к вратам храма, когда ее путь заступила немолодая монашка, скромно сложившая перед собой руки:

– Часом, не Беленой Масютьевной тебя зовут, милая женщина? – спросила послушница. – Чудится мне, что знаю я тебя и ты супруга боярина Мазура, постельничего государева.

– Да, это я, – удивленно остановилась прихожанка.

– Просьба у меня к тебе нижайшая, боярыня. Пусть муж твой сие письмо Великому князю передаст… – Монашка передала женщине свиток, перекрестилась и отступила в сторону.

Уже за пределами монастыря к боярыне Мазуровой подошла еще одна женщина – боярыня Малая, жена государева казнохранителя. Подруги вместе ездили на богомолье.

– Чего она от тебя хотела? – спросила Малая, видевшая короткую встречу издалека.

– Письмо Великому князю передала… Вот, размышляю, отдать али нет? Мало ли, крамола какая? Или просто глупость пустая.

– А знакомой тебе эта монашка не показалась? Это часом не Соломония Юрьевна, государыня прежняя?

– Да ты что-о-о?! – охнула Белена Масютьевна, сунула руку за пазуху, достала письмо. – Смотри, печатей нет… Прочитаем?

– Спрячь от греха, – оглянулась на монастырь ее подруга. – Иных вещей простым смертным лучше и не знать.

Но терпения женщин хватило ровно до постоялого двора, в котором они сняли себе светелку на двоих. Сняв платки и расстегнув душегрейку, Белена Масютьевна посмотрела на письмо, осторожно стянула со свитка тесемочку, развернула бумагу и…

Постоялый двор сотрясся от громкого крика. Боярыня трясущимися руками протянула грамотку подруге:

– Читай!

Та приняла послание, пробежала глазами, охнула, сев на сундук, и прочитала еще раз, но теперь вслух:

– Любимый мой супруг Василий Иванович! Соглядатаи, верно, поведали тебе, что сразу по постригу я разрешилась от бремени мальчиком, каковой ныне возле меня и подрастает. Удивлена зело, что не интересуешься ты благополучием сына свого, Георгием нареченного, и спешу сообщить, что здоров он, бодр и весел и уже своими ножками бегает…

* * *

Почти так же отреагировал на письмо и Великий князь – прочитав, сперва вскочил, а затем, побледнев, рухнул обратно в кресло.

– Кто знает? – поднял он взгляд на своего постельничего.

– Жена моя да подруга ее, боярыня Малая…

– Баб обеих в поруб, да мужей их туда же! – жестко приказал государь, бросив взгляд на стоящего у двери рынду. – Дьяка Разрядного приказа сюда!

* * *

Спустя два месяца в маленькой горнице перед покоями Великого князя стояли понурые бояре – дьяк Федор Рака да подьячий Меньшой Потата. Государь же вышагивал перед ними, вытаптывая войлок ногайского набивного ковра:

– Как это не пустила?!

– Хаяла словами нехорошими, сказывала, что заколоть дитятю желаем, дабы потомкам от брака второго права наследные расчистить, и прочие непотребства сказывала… – повинился боярин Рака. – Даже издалече не показала.

– И все?! – грозно вопросил, остановившись перед ними, Василий Иванович. – С тем и вернулись?

– Сестер обители Покровской мы испросили, – кашлянув, поведал боярин Потата. – Иные ничего не ведают, но многие клянутся, что видели мальчика. Игуменья же и еще несколько монахинь Божьим именем и распятием поклялись, что на их глазах родила Соломония Юрьевна мальчика, ее ребенок.

– Проклятие! – покрылся испариной государь. – Женат на одной бабе, законный сын от другой… И что теперь делать?!

Бояре молчали и тоже изрядно потели.

– Федор… – Великий князь запнулся, подумал: – Федор, новое посольство снаряжай. Князей знатных, епископов, бояр думных. Пусть едут. Может, хоть им покажет? Здесь же… Ныне… – Василий Иванович в безнадежном отчаянии рубанул воздух ладонью. Он совершенно не представлял, как теперь выбираться из западни, в которую угодил: – В общем, поезжайте!

22 августа 1527 года

Суздаль, Покровский монастырь

В этот дождливый день прибывшие в обитель паломники, равно как и местные прихожане, оказались свидетелями необычайного зрелища. Перед новеньким еще, белым как снег келейным корпусом, выстроенным под покровительством государыни Соломонии Юрьевны, стояло широким полукругом больше полусотни иерархов с резными посохами и в вышитых рясах и знатных князей, одетых в тяжелые московские шубы – не для тепла надобных, а для почета и гонору. Перед ними, на ступенях невысокого крыльца, плотной кучкой замерли сестры в черных одеяниях, одна же из монашек яро обличала знатных просителей:

– Вы, бесстыжие, блуд Василия покрывали, поруганию ложа супружеского потворствовали, в измене и крамоле с ним стакнулись! А теперича княжича желаете руками своими погаными лапать?! Не бывать таковому! Нет у меня вам веры! Сгубите его по гнусности своей нутряной и глазом не моргнете!

– Христом Богом тебя заклинаю, сестра София! – поднял в одной руке большой нагрудный крест, а в другой свой пастырский посох епископ Пафнутий. – Не твое токмо это чадо, но и отца, и Церкви нашей, всей земли святой…