Соломон Крид. Искупление

«А может, я такой и есть? – подумал он. – Падальщик, привлеченный смрадом смерти?»

Следующий шаг перенес его за двери, из света в тень.

Там запах ощущался густым и плотным, как темнота. Он исходил с правой стороны, где не было окон и тьма казалась непроницаемо-чернильной. Соломон остановился, всматриваясь в нее, пытаясь различить тихое дыхание того, кто, возможно, лежал сейчас в засаде, или стук подгоняемого адреналином сердца, качающего кровь в мускулы, напряженные, готовые послать тело в прыжок.

Ничего.

Протянув руку, Соломон ухватил створку и пошел вперед. Та поддалась с глухим монотонным рокотом, раскрываясь, впуская свет. У дальней стены лежало тело. Руки связаны веревкой, переброшенной через потолочную балку. Голый до пояса мужчина, серая кожа в потеках крови.

– Старина Такер, – прошептал Соломон.

Дверь застопорилась, лязгнув, раскрывшись до предела. А Соломон глядел на смерть перед собой, изучая свою реакцию в такой же мере, как и детали убийства. Смерть должна отталкивать, ужасать, но не отталкивала и не ужасала, и это пугало сильнее, чем вид изувеченной жертвы. Да что же за человек Соломон Крид, раз он не чувствует совершенно ничего?

Стервятник подлетел ближе. Соломон представил, как птица вертит шеей, стараясь насытить жадный взгляд видом лакомства, обнаруженного двуногим сородичем в сарае. А сородич позавидовал незамысловатым рефлексам птицы, отточенным тысячелетиями эволюции, приведенным в идеальное соответствие с назначением. Птице не нужно размышлять. Никаких сомнений. Кровь – это пища. Пища – это выживание. А для Соломона кровь означала новые проблемы и сложности. Она будто дверь, захлопнувшаяся перед носом. Теперь нельзя поговорить с человеком, который, скорее всего, вломился в жилище Холли, и узнать, что же он искал. Несомненно, мучивший Такера расспросил его и получил нужные ответы. На теле Такера выше пояса – четыре кровавые полосы. Кожу и мясо срезали аккуратными полосами. Две – по сторонам позвоночника. Еще две – на шее. Точность надрезов говорит об изрядном умении обращаться с охотничьим ножом и о палаческих навыках.

«В этих местах плоть тоньше, – будто прошептала память Соломона. – Нервные окончания ближе к коже, порезы болезненней».

Посреди грудины находилась последняя, смертельная рана над сердцем. Земляной пол вокруг тела исчертили струи артериальной крови, бившие из раны. Кровь еще была свежей и жидкой. Интересно, убийца еще поблизости?

В этот же момент Соломон уловил движение снаружи. Он повернулся и увидел приближающуюся девушку. В руках у нее был дробовик.

50

Платформа лифта остановилась, уткнувшись в мягкие резиновые амортизаторы. В первой части туннеля зажегся свет. Туннель тянулся на север почти милю и стоил два миллиона долларов. Дешевле, чем миля пограничной изгороди. Тио построил девяносто таких туннелей вдоль всей западной границы, от Баха-Калифорния до Техаса. И каждый туннель окупился уже с первой перевезенной по нему партией товара.

Тио сошел с платформы, взобрался на одну из стоявших в туннеле вагонеток. Мигуэль с Сердо перенесли туда мешок с оружием и канистры с керосином. Затем Тио нажал кнопку, включая электромоторы.

Крохотный поезд плавно двинулся вперед. Мигуэль и Сердо нагнулись – после выхода из погрузочной зоны туннель делался ниже и уже. Тио уселся поудобнее и приготовился к путешествию. Милю вагонетки покрывали за десять минут. Он закрыл глаза и позволил мягкому покачиванию вагонетки успокоить и усыпить. В полудреме к Тио снова пришел день, когда умерли отец и брат.

Тио и его брат Рамон прятались в духоте дома, потому что отец снова вел переговоры с посредником, приехавшим за урожаем. Мальчики слышали, как подъехала машина, как посредник поздоровался с отцом. Затем от грохота дробовика вздрогнули стены.

Брат отреагировал мгновенно: выхватил из-за пояса рабочий нож и кинулся наружу. Грохнул второй выстрел. Повисла тишина.

Тио никогда не забывал эту тишину. Она была огромной. Заполнила весь мир. Хотела проглотить заживо. Тио помнил лязг открывающегося и перезаряжаемого ружья и то, как понял: сейчас человек с дробовиком остался один на один с ним. Отец не хотел, чтобы мать присутствовала при торговле, и всегда отсылал ее на рынок в Эль-Рей.

Тио помнил едкие слезы страха и злости на своих щеках. Он укусил себя за руку, чтобы не всхлипывать, потому что убийца наверняка прислушивался, а тонкие стены не спасут от пули в упор. Впервые Тио осознал: спасать его некому. Он один и должен справиться сам – слабый мальчик, которому еще было далеко до Тио нынешнего. В доме сидел, дрожа, Хектор Родригес Альварадо, не доживший двух недель до восьмого своего дня рождения.