Сольвейг и заклятие Змеёвых гор

«Нет, это не мяуканье. Похоже на чей-то голос. Меня кто-то зовет?» – попаданка напрягла слух. Точно, звук шел с улицы.

Кто-то шептал: «Ольга! О-ль-га-а!» Пленница прислушалась: «Да это же Малушин голос! Но очень тихий. Наверное, она боится кричать громко, чтобы не привлечь внимание».

Заключенная снова залезла повыше к окну и выглянула. И точно! Там стояла маленькая пастушка! Она опасливо озиралась по сторонам, как бы ее кто не заметил.

– Ольга, ты здесь?

– Да, я здесь! – шепотом ответила повеселевшая арестантка.

Как же она счастлива была видеть девочку! Та тоже радостно замахала руками.

– Малуша, скажи, где я?

– Ты у Крива, на заднем дворе, в бывшем хлеву. Я пробралась сюда огородами, – быстро зашептала девочка.

– Это жрец меня сюда посадил?

– Да, он! Это его люди тебя сюда приволокли!

Глава 9

Времени на раздумье не было. Оля быстро что-то прикинула, сняла с шеи кулон с рунами и бросила его в окно.

– Малуша, миленькая, а ты помнишь, как я тебе дупло на дубе показывала? Сбегай туда и посмотри, лежит ли там какое-нибудь послание для меня или нет, – попросила влюбленная. – А затем кинь туда вот эту вещицу! Только смотри, обязательно кинь!

Пастушка ловко подхватила оберег. И кивнула головой в знак того, что она все поняла и сделает, как надо. Надела кулон себе на шею и тут же спрятала его под одеждой.

– Малуша, беги скорее, пока тебя никто не увидел!

– Хорошо! А на обратном пути я сразу к Чернаве!

Пленница проводила девочку взглядом. Наступило небольшое облегчение. По-крайней мере, теперь о местонахождении незадачливой гостьи известно Малуше. А если известно ей, то вскоре и знахарка, и все остальные узнают о том, какая приключилась беда.

Надежда на то, что друзьям удастся вызволить бедняжку из неволи, была слабой. Но это лучше, чем ничего. «Но, самое главное, Малуша отправит весточку моему любимому! – радовалась попаданка. – Уж на эту белобрысую хитрюгу можно положиться, как на себя!»

И в стенах сарая раздался страстный шепот: «Скоро Асвальд узнает, что со мной приключилось! И он мне поможет!» Влюбленная молилась о спасении. И ладонями прижимала к груди главную ценность – заветное колечко, подаренное ненаглядным «шведом».

Едва обстановка прояснилась, начались размышления: «Хотя бы теперь понятно, что это именно Крив меня украл, а не кто-то еще. И я нахожусь все в той же деревне, а не неизвестно где». Свободы эта информация, конечно, не принесла, но такая ясность добавила немного оптимизма. Ведь известно, что неопределенность – хуже всего. А теперь даже замаячила крошечная надежда на спасение!

Итак, зная все это, пленница могла планировать, как себя вести со своим тюремщиком, что и как говорить, а о чем молчать. Хотя разговаривать со жрецом вообще не было никакого желания. Но как же быть? И тогда возникла неплохая идея: «Тут надо быть похитрей! Значит, стану хитрить!»

***

Снова послышался какой-то шум. Оля быстро откатила свою деревянную «подставку», на прежнее место, чтобы никто не догадался, что она поднималась к окну. И быстро уселась на охапке соломы, подперла голову рукой, изобразив, что сидит так уже давно.

Дверь со скрипом открылась. И на пороге Крив собственной персоной! «Надо же! Сам явился!» – с отвращением удивилась заключенная, не ожидавшая прямо сейчас его увидеть. Но внешне была безучастна. И даже не шелохнулась. «Только бы они Малушу не поймали с амулетом!» – это было единственное, что попаданку сейчас беспокоило больше всего.

– Здравствуй, Ольга! – приветствовал коротышка. Причем сделал это подозрительно ласково. «Куда этот тип клонит?» – пыталась определить пленница. Но ничего не ответила.

– Вот видишь, девица, как твое необузданное, непотребное поведение вынудило меня поместить тебя сюда, – проворковал злодей приторным голосом.

«Снова ластится добрым псом. А сам – настоящая подлая гиена!» – со злостью размышляла студентка, видевшая этого мерзавца насквозь. Но молчала, лицо не дрогнуло, и лишь пыталась предугадать: «Интересно, зачем ему это надо? Что теперь этот гад замышляет?»

Жрец принялся выдавать всякие пафосные фразы. Долго и с большим самолюбованием. Причем, говорил лишь он один. Оля в ответ по-прежнему не проронила ни слова. И лишь исподлобья поглядывала на своего тюремщика, удивляясь перемене в нем, тому, что он не скандалил, не кричал, не запугивал и не грозил страшной карой, а словно умасливал и пытался склонить к чему-то.

Крив учил жить, занудно гундел о долге юных девиц, об их покорности и прочие глупости, но попаданка не особо слушала. Она тем временем прикидывала, успела ли Малуша добежать до дуба или нет. Нравоучительная беседа затянулась.

– Молчишь? Ну, молчи, молчи… – миролюбиво вещал коротышка. – Молчание – знак согласия. Я это так понимаю. И расцениваю, что ты осознаешь и согласна с тем, что помещена сюда на перевоспитание.

«Перевоспитание? Ха-ха-ха! Но, главное, держаться и не проронить раньше времени ни слова!» – подумала заключенная, продолжая сидеть с каменным лицом.