Somebody to Kill

Андрей Агафонов Somebody to Kill

1.​ Дмитрий

Я смотрю на дверь и жду, когда смогу в нее постучать.

Дверь обита дерматином, кое–где порванным. Как ни странно, дырки придают обивке некую основательность, некую укорененность в чем–то.

В затылок мне светит тусклая желтая лампочка.

Я уже замерз здесь стоять, на лестничной площадке «сталинки» в центре города.

Я стучу.

Щелкают замки, открывается дверь внутрь, в темную прихожую. В темной прихожей бледное лицо моего друга.

​ — Что вы решили? — спрашиваю я, чуть не стуча зубами. Замерз.

​ — Выйди, — говорит он.

Она выходит из комнаты, замирает позади него. Темно, я не вижу ее лица.

​ — Скажи ему.

​ — Мы решили остаться вместе, — говорит она.

​ — Ты уверена?

​ ‑ Да.

​ — Я больше не приду сюда, — говорю я, чувствуя себя полным идиотом. — Никогда. Ты же понимаешь это?

​ — Да. Мы решили.

Вот и все. Можно уходить. Ноги не держат, и, спустившись на этаж, я вынужден сесть на ступеньки. Руки свисают между колен. Я горблюсь. Тяжело дышать. Это пройдет.

Я выхожу из подъезда в тихий двор–колодец, прохожу аркой и оказываюсь в сверкающем огнями центре. Мимо идут люди, компаниями и поодиночке, снуют машины, близко и далеко горят фонари.

Я стою на автобусной остановке, среди старушек и студентов. Рядом тормозит автомобиль. С пассажирского сиденья выбирается крепкий парень в кожаной куртке, берет меня за плечо и толкает к машине. После некоторого сопротивления я сажусь на заднее сиденье. Дверца захлопывается. Автомобиль сворачивает за угол и увозит меня навстречу убийству.

2.​ Главный

​ — Дима, сейчас ты где? — спрашиваю я у трубки. Ситуация смешнее не придумаешь. Моего автора держат в заложниках.

​ — В спортзале, — вяло говорит трубка, — или в раздевалке. По крайней мере, вокруг спортсмены.

​ — Молодец, что шутишь. Дай трубку главному.

​ — Але.

​ — Здравствуйте, что у вас произошло?

​ — Дмитрий Латкин — ваш человек?

​ — Мой.

​ — Ну, поздравляю, попали вы вместе с Димой.

​ — Еще раз спрашиваю, что случилось?

​ — У вас утром вышла его заметка про то, чего не было, с теми, кого лучше не называть.

​ — Дайте опровержение, мы напечатаем.

​ — А толку? У нас уже серьезные неприятности. Они уже произошли.

​ — Ну, то есть вы решили, что похитите журналиста, и у вас неприятностей станет меньше? — позволяю себе смешок. Немного нервный.

​ — Ну, смотрите. Как мы это видим. Опровержение — это само собой. Только оно должно быть не на отъебись, а с новыми фактами. Факты мы дадим. Что касается Димы…

​ — Дима — талантливый журналист, но иногда его заносит.

​ — Ну, в этот раз его занесло не туда. Поэтому вот сейчас будет так — или он уходит из газеты при полном параде. То есть вы пишете, что он вас впутал и сам мудак. Вместе с опровержением. Или он вообще никуда не уходит. Как скажете, так и будет.

Соображать приходится быстро. На часах полвторого ночи. Из того, что успел сказать Дима, я более–менее представляю обстановку. Накуренное помещение, серьезные ребята. Он щерится своим кривозубым ртом, думает, что это все комедия.

Смотрю на свежий номер газеты с его заметкой и фотографией. «Кобзон навестил не того парня».

​ — Спасибо, — говорю я. А что я могу сказать?

3.​ Штаб

Пять утра. Дым слоями. На офисной мебели спят люди неофисного вида. В глубоком и высоком кресле босса дрыхнет технолог, взгромоздив ноги в итальянских туфлях на стол из темного дерева. Под столом пустая бутылка Johnny Walker. За соседним столом азартно матерят друг друга двое сотрудников, тыча пальцами то в Макинтош, то в бумаги на столе.

​ — Мы за две недели хоть усремся, но столько не нагоним. Бесполезно.

​ — Ну, давай че, соберемся и домой поедем завтра, да? И скажем — мы молодцы, у нас клиент был действующий губер, и мы просрали. За–е–бись!

​ — А что ты предлагаешь–то? Он же не единоросс! У него ресурса — хуй! Наше все зачищают! Плакаты рвут! По ящику мочат! По ящику, блядь! Против него идет Володин, блядь!

​ — И че, блядь?!

​ — Да ниче, блядь! Что ты предлагаешь–то? Вот же соцопросы. Мы в жопе.

​ — Ну, давай его убьем.

​ — Кого? Володина?

​ — Хорош ржать, блядь. Нашего.

​ — Самострел, что ли? Да это же тухлятина, ты че. Это давно уж не работает. Это даже в «Дне выборов» уже не смешно было.

​ — Слушай. Давай вот серьезно поговорим. Не ори. Не ори! Давай серьезно. Сколько здесь кинотеатров?

​ — Ну, охуеть серьезно.

​ — Один! Это столица региона, блядь! Один кинотеатр! Два зала, приколись. Один называется «розовый», другой «голубой». Да, блядь, хорош ржать! Я тебе отвечаю! Розовый, блядь, и голубой! И афиши от руки нарисованы! Да здесь, что хочешь прокатит!

​ — Ты забываешь одну вещь. Ты сам об этом сказал две минуты назад. У нас нет каналов коммуникации. Мы можем придумать любую шнягу, но про это просто никто не узнает. Никто не напишет. Никто не покажет. То есть можно придумать и менее хитровыебанный способ пернуть в лужу. Это раз. А второе, я, блядь, на всех кампаниях это говорю — я против самострелов! Потому что все, кто чуть поумнее, блядь, ящика, сразу поймут, что это подставка, и эффект будет строго обратный.