Сомнамбула

вспоминаю — ну конечно же — шампанское, символический залп в честь дружного коллектива. В нем-то и находилось — под давлением до поры до времени — объяснение неожиданных перемен показателя преломления воздушной, слегка загазованной городской среды. Никто не знает

что сегодня он помахал мне рукой — да-да, действительно — и шампанское тут же улетучивается, а я внезапно оказываюсь в вагоне метро, равномерно заполненном золотым сиянием. Ему было, как всегда, в другую сторону, но он стоял на углу, пока я не скрылась за поворотом думая, что я не замечу, он помахал мне рукой.

Ничего не знаю о нем достоверно, кроме тех чисел, которые ежегодно обозначают другой возраст — и все тот же, поскольку мне неизвестно, много это или мало

в любом случае так далеко, что у него есть право передразнивать мои рассуждения о времени и природе вещей. Как будто ему невдомек, зачем я каждый раз распускаюсь как подтаявшее масло в глубокомысленных тезисах о-том-о-сем, потому что нет другой дороги, чтобы приблизиться к человеку, превратившему жизнь в игру ума. Шахматы: я бы сыграла, но увы. Позор неминуем. Наши языки не совпадают по всем точкам и клеточкам жизненного пространства. Доказано.

Мы никогда не научимся разговаривать друг с другом. О важном или неважном, о планах или чувствах, все равно. Наше общее всегда между слов, оно едва-едва показывалось во время случайных пауз, которые обычно заканчиваются чем-то вроде «так-то вот», цирковыми трюками вилки или носового платка в руках, которые не участвуют в разговоре и давно от него устали. Фраза путается в знаках препинания, говорящий отворачивается и долго смотрит в угол, уже занятый ножкой стола. Мы рядом, мой стол у окна, его — чуть в глубине, иногда сталкиваемся в коридоре, иногда вместе пьем кофе, и у нас совершенно неравное общественное положение, я — новичок, он — звезда

мы идем рядом, за спиной смешки, все ждут, чем закончится история

наша беседа просвечивает, как обмелевшее облако, и далеко внизу видны дома, где мы могли бы жить, бесконечные сады, полные яблок и птиц, цепочки лодочек в заливах, медные шпили, многолюдные площади, липы, каменные лестницы, по которым летит розовый цвет

от этих запахов у меня кружится голова, кружится, как будто это ты поднял меня на руки

сон в ночном поезде

я уезжаю на юг в переполненном вагоне, мимо несутся выгоревшие поля, теплая земля для нас с тобой везде, где мы захотели бы остановиться

провести день ночь

открытая ладонь земли выбирай

Там я буду совершенно счастлива выйду на вокзальную площадь

дальше троллейбусом мимо ангарского перевала

на побережье маленький фанерный домик

с железной кроватью рукомойником и марлевыми занавесками

буду ждать тебя или другого

и очень скоро станет ясно

что я впервые никого не жду

и это наконец-то буду

именно я

На черно-белых фотографиях, где тебе немного за двадцать, — палатка, утреннее солнце, ружье. Охота теперь редкое развлечение. Тихие плавни, подводный плеск, непродолжительное одиночество, из которого можно выйти только с трофеем, под трубы и литавры, иначе никак. Озеро позади бликует, снимок чуть передержан, поэтому у тебя совсем юное лицо. Не верю своим глазам — ты позируешь фотографу. Ты, который никогда никому не позировал, — любитель прихвастнуть, мальчишка с папиным ружьем. Уравнение сходится, ты и я — молодые, немножко глупые

это от счастья, я уверена

что ты читал стихи наизусть даже с выражением и ночью выходил из палатки посмотреть на звезды. И ты помахал мне рукой оттуда.

Это удивительная возможность перейти на ты во времени, когда меня еще нет. Ты становишься знаменитым, а я учусь говорить. Ты усаживаешь детей на плечо, а я разглядываю сверху высокий, колеблющийся мир. Ты смотришь исключительно новости и читаешь только газеты — я узнаю, что такое стихи, и навсегда совпадаю с тобой тем черно-белым утром, которое рассеивается над озером, превращаясь в золотой дым сентября.

* * *

Так случилось, что я не увидела его больше,
Гладила его шелка и думала —
Даже не стану прощаться.
Теперь я здесь, и двигаюсь в толще воды,
И город сдавил мне виски — ржавчина стен и пыль,
А он все так же недвижим, чёрен и зелен,
Шёлков и горек.

* * *

Ты спросишь, а что же твой сон — он сбылся?
Но так же, как спящий уверен, что спит
И этим щитом он укрыт от дождя,
Так и я до смешного уверена — сон растаял,
Прозрачное тело открыто для стрел и камней,
И слух достает из недр заброшенных раковин
Белые ленты прошлых снов,
            исчезающие на глазах.

* * *