Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

У Эренталя, ставшего министром иностранных дел в ноябре 1906 года, имелись и другие причины спешить. До рубежа двух столетий он оставался убежденным сторонником двуединства страны. Однако в 1905 году его веру в Исторический компромисс подорвало ожесточенное соперничество двух политических элит, австрийской и венгерской, за контроль над объединенными вооруженными силами. К 1907 году Эренталь сделался адептом «триединого» решения проблем монархии: два доминирующих центра власти в империи следовало дополнить третьим, объединяющим южных славян (прежде всего хорватов, словенцев и сербов). Идея триализма нашла немало последователей в южнославянской элите, особенно среди хорватов, недовольных тем, что их страну разделили между Цислейтанией, Венгерским королевством и управляемой из Будапешта провинцией Хорватия-Славония. Только полная аннексия Боснии и Герцеговины позволила бы обеспечить их полную интеграцию с империей и включить в новую структуру реформированной триединой монархии. А это стало бы, как искренне надеялся Эренталь, внутренним противовесом ирредентизму Белграда. Перестав быть «Пьемонтом» в глазах славянских народов на Балканах, Сербия превратилась бы в отрезанный ломоть более обширного (с преобладанием хорватского элемента) южнославянского государственного образования в рамках империи[260].

Решающим доводом в пользу аннексии стала революция младотурок, начавшееся с восстания в османской Македонии. Летом 1908 года младотурки принудили константинопольского султана официально восстановить конституцию и созвать парламент. Они собирались начать в Османской империи глубокие реформы. Ходили слухи, что новое турецкое руководство вскоре назначит всеобщие выборы по всей стране, включая районы, оккупированные Австро-Венгрией и лишенные собственных представительных органов. Что если новая турецкая администрация, опираясь на обеспеченные революцией легитимность и авторитет, потребует возвращения аннексированной провинции, соблазнив ее жителей обещанием конституционной реформы?[261] Надеясь воспользоваться этой неопределенностью, сербы и мусульмане Боснии образовали временную коалицию, добивавшуюся автономии под турецким сюзеренитетом[262]. Возникла угроза, что сложившийся в провинции этнорелигиозный альянс, желая вытеснить австрийцев, объединит усилия с турками.

Чтобы предотвратить любые осложнения, Эренталь спешно подготовил почву для аннексии провинций. За приличное вознаграждение османы уступили свой номинальный суверенитет. Гораздо важнее были русские, от решения которых зависел весь проект аннексии. Эренталь твердо верил в значимость добрых отношений с Россией: будучи послом Австрии в Санкт-Петербурге в 1899–1906 годах, он способствовал русско-австрийскому сближению. Заручиться согласием Извольского, министра иностранных дел России, было нетрудно. Русские не возражали против формализации статуса Австро-Венгрии в аннексированных Боснии и Герцеговине, если Санкт-Петербург получит что-то взамен. Действительно, именно Извольский с одобрения Николая II предложил обменять аннексию Боснии и Герцеговины на австрийскую поддержку требований России об упрощении доступа к черноморским проливам. 16 сентября 1908 года Извольский и Эренталь обговорили условия сделки в замке Бухлов, моравском имении Леопольда фон Берхтольда, австро-венгерского посла в Санкт-Петербурге. Таким образом, аннексия 1908 года произошла, в некотором смысле, из духа русско-австрийского «сердечного согласия» на Балканах. Кроме того, в этом размене была четкая симметрия, поскольку Извольский и Эренталь, по сути дела, преследовали идентичную цель: получить выгоду, обеспеченную путем секретных переговоров за счет Османской империи и в нарушение Берлинского договора[263].

Несмотря на все эти приготовления, заявление Эренталя от 5 октября 1908 года об аннексии Боснии и Герцеговины вызвало крупный европейский кризис. Извольский отрицал всякую договоренность с Эренталем. Затем он даже стал отрицать, что был заранее поставлен в известность о намерениях Эренталя, и потребовал созыва международной конференции для уточнения статуса Боснии и Герцеговины[264]. Последовавший кризис тянулся несколько месяцев, когда Сербия, Россия и Австрия объявляли мобилизацию и контрмобилизацию, а Эренталь продолжал уклоняться от требования Извольского о созыве конференции, которая не была предусмотрена их договоренностями в Бухлове. Проблему разрешила лишь германская «нота Санкт-Петербургу» от марта 1909 года, в которой немцы ультимативно требовали от России признания австро-венгерской аннексии и заставили Сербию поступить аналогичным образом. В противном случае, предостерег канцлер Бюлов, дело «пойдет своим чередом». Формулировка намекала не только на возможность войны между Австро-Венгрией и Сербией, но, что важнее, на возможность публикации немцами документов, доказывающих соучастие Извольского в изначальной сделке вокруг аннексии Боснии и Герцеговины. Извольский немедленно отступил.