Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Несмотря на симпатии к Австрии, король Милан иногда бывал для нее неожиданно раздражающим и неудобным партнером. В 1885 году он устроил в Вене переполох своей идеей отречься от престола, отправить сына учиться в Австрию и предоставить империи право аннексировать Сербию. У австрийцев ничего подобного и в мыслях не было. Вызванному в Вену удрученному монарху напомнили о его королевских обязанностях и отправили обратно в Белград. «Процветающая и независимая Сербия, – объяснял граф Кальноки премьер-министру Австрии, – лучше отвечает нашим целям […], чем та же Сербия в роли непокорной провинции»[252]. При этом 14 ноября, всего через четыре месяца после разговоров об отречении, Милан внезапно и без предупреждения вторгся в соседнюю Болгарию, которой покровительствовала Россия. Возникший конфликт был недолгим, поскольку болгары с легкостью отбили сербское вторжение, но, чтобы этот внезапный демарш не омрачил разрядку, достигнутую между Австрией и Россией, потребовались активные дипломатические усилия европейских великих держав.

Сын Милана, вступив на сербский престол, оказался взбалмошнее отца: король Александр похвалялся австро-венгерской поддержкой, а в 1899 году публично заявил: «враги Австро-Венгрии – враги Сербии». Этот необъяснимый faux pas вызвал немалое удивление в Санкт-Петербурге и значительное беспокойство в Вене. Впрочем, короля Александра соблазняла и перспектива пророссийской ориентации. В 1902 году, после смерти короля-отца, Александр начал активно искать российской поддержки; в Санкт-Петербурге он даже объявил журналистам, что монархия Габсбургов – «заклятый враг Сербии».[253] Поэтому известие о безвременной гибели Александра не вызвала особого сочувствия у официальной Вены, хотя и там (как повсюду в Европе) людей потрясла жестокость, с которой убийцы расправились с династией Обреновичей.

Лишь постепенно австрийцы осознали, что убийства, совершенные в июне 1903 года, означали полную смену политического курса Сербии. Венский МИД поспешил наладить отношения с узурпатором сербского престола: там оптимистично сочли Петра Карагеоргиевича сторонником австрийской ориентации. И хотя Австро-Венгрия была первым государством, официально признавшим новоявленный сербский режим, Вена вскоре поняла, что основ для добрососедских отношений больше нет. Руководство внешними делами перешло в руки людей, открыто враждебных дуалистической монархии, а политики в Вене с нараставшим беспокойством следили за ура-патриотическими всплесками белградской прессы, сбросившей цензурные ограничения. В сентябре 1903 года Константин Думба, австрийский посланник в Белграде, докладывал о том, что двусторонние отношения «плохи настолько, насколько возможно». В результате Вена вернулась на позиции морального осуждения цареубийства и присоединилась к британским санкциям в отношении режима Карагеоргиевича. Надеясь получить выгоду от ослабления австро-сербских связей, в игру вступила Россия, убеждавшая Белград, что будущее Сербии находится на западе, на побережье Адриатики, и призывавшая не возобновлять действовавший многие годы торговый договор с Австро-Венгрией[254].

Напряженность переросла в открытый конфликт, когда в конце 1905 года Вена узнала о том, что Сербия и Болгария заключили «секретный» таможенный союз. Когда в начале 1906 года австрийцы потребовали, чтобы в Белграде отказались от союза, результат оказался противоположным ожидаемому – союз с Болгарией, который прежде не был предметом особого интереса, сделался (пусть и временно) в национальном восприятии сербской публики главным приоритетом[255]. Таможенный кризис 1906 года в общих чертах описан в первой главе этой книги, но нам следует помнить, что австрийцев волновало не столько ничтожное коммерческое значение союза Сербии и Болгарии, сколько лежащая в его основе политика. Что если сербско-болгарский таможенный союз является лишь первым шагом на пути к «объединению» балканских государств, враждебных Австро-Венгрии и восприимчивых к влиянию Санкт-Петербурга?