Сербская проблема была такова, что решить ее в одностороннем порядке австрийцы не могли. Она была частью целого комплекса взаимосвязанных проблем. Во-первых, Австрию тревожили отношения Сербии и России, после кризиса вокруг аннексии ставшие более тесными, чем прежде. Вена с глубоким недоверием относилась к российскому посланнику Гартвигу, который был известен нелюбовью к Австрии и верностью идеям панславизма; его растущее влияние в Белграде не предвещало Вене ничего хорошего. По отзыву французского посланника в Софии, Николай Гартвиг представлял собой «архетип настоящего
Теоретически Вена могла бы в противовес враждебности сербов улучшить отношения с Болгарией, но реализация этого варианта предполагала свои трудности. Поскольку между Болгарией и Румынией продолжался ожесточенный спор о границе, сближение с Софией грозило оттолкнуть Бухарест. А враждебный Бухарест был крайне нежелателен из-за наличия значительного румынского меньшинства в венгерской Трансильвании. Если бы Румыния отвернулась от Вены к Санкт-Петербургу, вопрос национальных меньшинств мог бы вполне стать вопросом региональной безопасности. Венгерские дипломаты и политические лидеры указывали, в частности, что для двуединой монархии «Великая Румыния» станет такой же серьезной угрозой, как и «Великая Сербия».
Еще одной проблемой было маленькое княжество Черногория на побережье Адриатического моря. Эта живописная, но бедная страна явилась местом действия оперетты Франца Легара «Веселая вдова», будучи замаскирована под «Великое герцогство Понтеведро» (немецкое либретто, впрочем, выдавало секрет, указывая, что артисты должны быть одеты в «национальные черногорские костюмы»)[284]
. Будучи самой маленькой из Балканских стран, Черногория (с населением всего 250 000 человек) была замечательна прекрасной, но суровой природой, где скалистые пики возвышались над глубокими ущельями. Это была страна, где короля, облаченного в блестящий красно-синий мундир, расшитый золотом и серебром, можно было по вечерам встретить у дворца, попыхивающего сигарой и беседующего с прохожими. Когда летом 1913 года пражский журналист Эгон Эрвин Киш пешком прошел из Цетинье (тогдашней столицы Черногории) в Риеку, живописный портовый город (ныне – территория Хорватии), его смутили выстрелы, громыхавшие в долинах. Сперва он было решил, что началась очередная балканская война, но проводник его успокоил: это, мол, развлекается черногорская молодежь, из русских винтовок палящая по рыбам в горных речках[285].Бедная и крошечная Черногория имела стратегическое значение. Горные орудия, размещенные на Ловченских высотах, держали под прицелом беззащитные портовые сооружения австрийцев на Адриатическом побережье в Каттаро, являясь головной болью габсбургских морских стратегов. Черногорский князь Никола, правивший с 1861 года и по времени нахождения у власти бывший третьим среди европейских монархов (после королевы Виктории и императора Франца Иосифа), отличался крайней амбициозностью. По итогам Берлинского конгресса 1878 года он сумел удвоить территорию своего княжества, в период кризиса 1908 года (во время аннексии Боснии и Герцеговины) вновь расширил ее, а затем нацелился на часть Северной Албании. В 1910 году он сам провозгласил Черногорию королевством, а своих четырех дочерей весьма выгодно пристроил замуж. Одним его зятем был король Сербии Петр Карагеоргиевич (впрочем, к моменту коронации Петра его черногорская супруга уже умерла); вторая дочь князя Николы, Елена, вышла замуж за Виктора Эммануила III (с 1900 года – короля Италии); еще две дочери были замужем за русскими Великими князьями и стали заметными фигурами в высшем обществе Санкт-Петербурга. Используя стратегически важную позицию Черногории, Никола привлекал финансирование со стороны влиятельных внешних спонсоров, в первую очередь – России. В знак славянской солидарности с великим российским союзником Черногория в 1904 году официально объявила войну Японии. Русские ответили взаимностью, выдав стране оборонные субсидии и направив военную миссию с задачей «реорганизовать черногорскую армию»[286]
.