Сомнения Элли Эндрюс

Прости и отпусти

Если хорошенько подумать, похороны во многом похожи на свадьбы. Те же самые друзья и родственники в лучших костюмах приезжают толпой в ту же самую красивую пригородную церковь, чтобы пропеть несколько гимнов, а потом наесться до отвала на дармовщинку. Если закрыть глаза поплотнее и не думать про дубовый гроб, который стоит впереди, если притвориться, что одуряющий запах лилий исходит от букета, почти удается убедить себя, что я вновь на свадьбе Аннабель и ужасных событий нескольких прошлых месяцев на самом деле не было. Позади сидит тетушка Этель, на сей раз без вставных зубов, потому что она их потеряла. Имоджин пинает спинку скамьи, а сестры такие же ослепительные, как всегда. Даже у папы в дорогом костюме такой вид, как будто он выдает очередную дочь замуж.

Какой-то дурной сон.

Минувшие несколько дней напоминали ночной кошмар. Мучительно долгое обратное путешествие в Англию, суровая необходимость проходить вместе с обезумевшим отцом через все этапы подготовки похорон… одна проблема за другой. От сестер не было никакого проку, что неудивительно. Аннабель страшно расстроена, Шарлотта еще на костылях, Эмили слишком занята, чтобы сделать хоть что-то, кроме покупки черного бархата, Люси в очередной раз напомнила, что у нее уйма родительских обязанностей. Если раньше мои познания о похоронах умещались на почтовой марке, теперь я стала настоящим экспертом. Когда вечером я падаю в постель, перед моим мысленным взором проносятся разнообразные гробы, перед глазами кружится огромный ассортимент ручек и атласных обивок. Какая чудовищная карусель. Папа в шоке и ничего не в силах решить, а поскольку при жизни мама не высказывала никаких пожеланий, выбирать приходится мне. И вот тут-то полученное образование меня подводит. Я могу надеть презерватив на банан и процитировать длинный шекспировский монолог, но ни черта не разбираюсь в организации похорон, хотя это куда более полезный жизненный навык.

В итоге я выбираю массивный дубовый гроб, обитый белым атласом и украшенный витыми серебряными ручками. Думаю, мама бы одобрила. Пускай я не смогла обеспечить идеальную свадьбу, о которой она мечтала, но по крайней мере устрою порядочные похороны. До конца жизни буду винить себя за то, что уехала и даже толком не попрощалась. И вдобавок мама умерла, так и не увидев меня пристроенной. При мысли об этом впору самой лечь в могилу. Сколько бы раз отец ни твердил, что она умерла мирно, во сне.

Я была плохой дочерью. Просто стыд и срам. Как теперь искупить свою вину?

– Как ты? – шепотом спрашивает Ксандер, сжимая мою руку. Я жму плечами – а что еще? Похороны, на которых мы все одеты в черное и сидим с бесстрастными лицами, должны пройти как можно приличнее, как можно более по-английски. Хочется выть, но мама, знаю, предпочла бы, чтобы я сохраняла спокойствие.

Слава Богу, Ксандер рядом. Бог весть, как бы я прожила минувшую неделю, если бы не он. Если до сих пор я не вполне сознавала, какой он хороший человек, теперь я уже не сомневаюсь. Он терпеливый и добрый и помогает чем может. И не только материально, хотя, несомненно, обратный рейс обошелся в целое состояние. Он чудесен в мелочах. Ксандер следил, чтобы папа не забывал есть, он опубликовал некролог в «Телеграфе» и снабжал меня бесчисленными платочками. Он даже отправился со мной в морг и подождал, пока я прощалась с мамой. Я чуть не затопила слезами его машину, когда мы возвращались в Тэпли, но Ксандер просто протянул мне платок и держал в объятиях, пока я не успокоилась. Жаль, я в таком отупении, что даже не в силах ответить как следует.

Мы теснимся на фамильной скамье, а когда поднимаемся, чтобы пропеть «Господь мой пастырь», я замечаю, что Аннабель и Марк сидят порознь, и сердце у меня сжимается. Он по-прежнему встречается с Поппи, и Аннабель непременно дознается. Надеюсь, папа приобрел на кладбище семейный склеп.

Я смотрю на большой витраж и наблюдаю за яркими солнечными пятнами, которые пляшут на полу и озаряют гроб мягким розовым светом. На улице – роскошный зимний день. На горизонте ослепительное солнце, и иней на траве сверкает, как сахарная глазурь. Солнце блестит на замерзшей паутине, которая висит на живых изгородях. Где свинцовые небеса и противная морось? Я так надеялась на них сегодня. Остановись, мгновение. Мир должен скорбить, а не изображать рождественскую открытку.

Я умудряюсь пережить службу. Ксандер не выпускает моей руки, он держит ее, даже когда мы выходим из церкви и шагаем на кладбище. Прекрасные цветы странно контрастируют с разверстой пастью могилы. Пока мы терпеливо ждем носильщиков – их обязанности исполняют зятья, папа и очень серьезный Тристан, – я читаю надписи на карточках и черпаю в них утешение. Один венок особенно привлекает мое внимание. Небольшой, из оранжевых и розовых гербер, любимых маминых цветов. Высвободив руку, я опускаюсь на колени, чтобы посмотреть поближе и прочесть простую надпись.

«Я думаю о вас. С любовью, Джей».