Сон № 9

После полудня спускаюсь, из шкафчика в гостевой спальне беру стопки полотенец и простыней, укладываю их на полки-ступеньки за решетчатой дверцей так, чтобы непрошеный гость подумал, что это просто бельевой шкаф. Собираю следы своего пребывания в пластиковый мешок и засовываю его под раковину. Никаких улик оставлять нельзя. Мне пора бы проголодаться – когда же я в последний раз ел? – однако желудка словно бы не существует. Хочется курить, но о том, чтобы выйти из дома, не может быть и речи. Кофе был бы в самый раз, но я нахожу только зеленый чай – и завариваю его. Сморкаюсь – на мгновение слух возвращается, и уши тут же закладывает снова, – открываю застекленные двери в сад, сажусь на ступеньку и пью чай. Карп в пруду то появляется, то исчезает. В воде снуют жучки-вертячки, но не вспарывают свой жидкий небосвод. Птичка с рубиновым горлышком высматривает земляных червей. Наблюдаю за муравьями. Цикады выводят «мазззмеззмезззмеззмезззмаззззззззз». В доме нет ни часов, ни даже календаря. В саду есть солнечные часы, но день слишком облачный, и тень нечеткая. По ощущениям сейчас около трех пополудни. Легкий ветерок ерошит листья бамбука. Над водой завис столб мошкары. Маленькими глотками пью чай. Не чувствую вкуса. Даже не верится. Всего четыре недели назад я плыл на утреннем пароме в Кагосиму, с обедом в коробочке-бэнто, что дала мне в дорогу тетушка Апельсин. Я был уверен, что найду своего отца за неделю. А кого – что – я нашел вместо него? Катастрофические последствия! Лето пропало, все остальное – тоже. Пищит факс. Вздрагиваю, проливаю чай. Сообщение от Бунтаро, в котором говорится, что он приедет около шести, если не помешают пробки. Сколько осталось до шести? Времени нужна точка отсчета, чтобы оно имело смысл. На стене над факсом висит фотография в ракушечной рамке: мужчина и женщина лет пятидесяти. Наверное, это их дом. Солнечным днем они сидят за столиком кафе, в тени. Он вот-вот рассмеется тому, что она только что сказала. Она следит за выражением моего лица, спрашивая, действительно ли мне понравился ее рассказ, или я только притворяюсь из вежливости. Странно. Ее лицо мне знакомо. Знакомо, и ему невозможно солгать. «Верно, – говорит она. – Мы уже встречались». Мы долго смотрим друг на друга, а потом я возвращаюсь в ее сад, где стрекозы проживают всю свою жизнь.

– Ты уверен, м-мой дорогой друг, – уточнил Литературный Козлик, – что следы заканчиваются у этой груды гадкого гнилья?

Питекантроп промычал «да», пробрался во дворик и подобрал что-то с земли.

– Кости копчушек! – закудахтала госпожа Хохлатка.

– Тогда следует признать, – сказал Литературный Козлик, – что мы проследили за нашей добычей до самого логова.

– На вид противней некуда, – поморщилась госпожа Хохлатка. – А вдобавок вонища-то!

При ближайшем рассмотрении стало ясно, что жилище строили тщательно: за кирпич сошли консервные жестянки, банки и битые бутылки, за раствор – картофельные очистки, горелая рисовая шелуха и листовки «Голосуйте за меня!». Велосипедный щиток, уложенный на кучу, будто мостки, вел к дыре чернеe начищенного сапога. Литературный Козлик прищурился и заглянул внутрь.

– Так, значит, наш взломщик обитает в этой развалюхе? Воняет почище стилтонского сыра.

– В развалюхе?! – гневно раздалось в ответ. – Да я свою развалюху ни за что не променяю на какой-нибудь дряхлый ржавый дилижанс! Ни за какие коврижки!

– Ага! Ты дома, вор! Сию же минуту отдай мне мой манускрипт!

– А не пошел бы ты на , Джо Чмо!

– Воды и мыла! – потребовала госпожа Хохлатка.

Литературный Козлик опустил рога:

– Я бы попросил! При дамах!

Из норы высунулась крошечная лапка с оттопыренным средним пальцем.

– Если эта хилая цыпа – дама, то я  Фрэнка Синатры! Предупреждаю: если вы не свалите отсюда на счет «пять», я быстренько пришью вам домогательство, и вас затаскают по судам, да так, что вторник вам собственным Х!Х£ покажется!

– А, ты взываешь к закону?! Ну-ну. Весьма щекотливый вопрос. Ты проник в наш досточтимый дилижанс, украл занзибарские копчушки и м-мою несказанно сказочную сказку! К тому же, клянусь Гёртоном[127], м-мы не намерены возвращаться с пустыми руками!

– О-о-о, угрозы! Я просто  в широкие штаны!

Питекантроп нетерпеливо заворчал, подобрался к конусовидной куче мусора и снес ее верхнюю четверть. Среди отбросов сидела потрясенная крыса, которая тут же превратилась в крысу разъяренную.

– Совсем на IXXХ  рехнулся? Ты мне чуть башку не снес, неандерталец криворукий!

Литературный Козлик пристально посмотрел сквозь степенное пенсне:

– Примечательный факт – наш вор является непосредственным сородичем обыкновенной домовой мыши.

– Какой я тебе домовой, старый хрен! Я – Единственный и Неповторимый Вольный Крыс! Ну попробовал я твоих заплесневелых копчушек – и из-за этого весь шум-гам? А сказок никаких я и знать не знаю. Чтобы!•подтирать, у меня есть «Научно-технический еженедельник японских китобоев». А если ты и дальше будешь порочить мое доброе имя, мой адвокат засудит тебя по самые! , и плакали ваши!#Х$!

– Щетку и скребок! – Госпожа Хохлатка зажала уши.

Вольный Крыс не унимался: