Сон девятый

…Он успел и — была не была, попробуем рискнуть — захватил с собой на вечернее построение планшет и несколько чистых листов, чтобы заранее выяснить у матерей принцип формирования подвальных сменных бригад. Риск оправдался: не задержали, не отобрали, Гархем — как всегда лично наблюдавший и принимавший рапорт Старшего — не случайно, а, пожалуй, даже демонстративно не заметил ноши в его руках. Значит… значит, так начальством и задумано. Примем к сведению. А разрешение проноса бумаги и ручки в подвал — это почти косвенное, но разрешение на обучение. И тоже примем к сведению.

Планшет в тумбочку, переодеться и на ужин. А обучение… нет, сначала к Иволге.

К его молчаливости, что высказывается редко и только по делу, давно привыкли, не обижались и не дёргали. Да и со всеми так: все всё про всех знают, новокупок давно не было, так что никому ни про что, ни про кого объяснять не надо, а филиальные тоже не с торгов и с понятиями.

После ужина, в общей толпе поблагодарив Мать, Ворон сразу пошёл в ларёк. Иволга, не задерживаясь для бабской болтовни с другими женщинами, подбежала одновременно с ним. А пока она открывала задвижку, потихоньку собралась небольшая толпа наиболее заинтересованных. Но их сразу разогнали Мать со Старшим.

— Много новизны?

— Много, Старший, уж и не знаю… — вздохнула Иволга, распахивая дверь.

— Сейчас разберёмся, — успокаивающе заметил Ворон, уверенно — не впервой ему — проходя к двум большим картонным коробкам. Так…

— Накладная где?

— А вот, — Иволга подала ему заполненный стандартный бланк.

Так, и что тут… Наименование, по весу или в штуках, общая стоимость. Всё, вроде бы как обычно. Вот именно, что вроде бы. В самом конце уже после общего итога приписка от руки. Наименования нет, количество — одна штука, стоимость… сто сорок четыре? Дюжина-дюжин?! Ну, ни хрена себе! Ладно, посмотрим.

— Ну, давай сверять.

— Да вот только это, — Иволга ткнула пальцем в последнюю строчку. — Остальное я уж прикинула, новое и есть, да подсчитать и по фишкам разбросать легко, а с этим… Мать и Старший также с интересом через плечо Ворона читали накладную.

— Так с этого и начни, раз в сумлении, — предложила Мать.

Ворон кивнул, соглашаясь с вполне разумным советом. Время-то не растянешь, прокричат отбой — и куда ты денешься.

Иволга наклонилась, повозилась в коробке и вытащила большой прямоугольный свёрток.

— Вот, Ворон, смотри.

Ты смотри, даже не просто обёрнуто, но и приклеен ярлычок. Цена и значки запрета продажи в россыпь и в рассрочку. Похоже на утончённое издевательство — заведомо недоступная цена и запрет рассрочки и покупки в складчину. Не иначе, как сам Гархем… Но развернув обёртку, он понял: не просто издевательство — садизм. Большая дорогая практически без изъяна коробка шахматного набора. Коробка — она же доска, внутри аккуратно закреплённые в ячейках фигуры и даже специальные часы, даже два блокнота с ручками для записи ходов. Да, это стоит классическую, воспетую в балладах дюжину дюжин, как символ сверхценности. А в накладной… да, там ещё одна пометка в случае невостребованности возврат через декаду. Чтоб и накопить было нельзя. Ну, есть у него двадцать две фишки, ну, получает он червончик — красную фишку-десятку, ну, и за сколько он скопит, отказавшись от всех покупок, ну…

Он молча стоял, сжимая в руках недоступное сокровище, медлил закрыть коробку, завернуть и положить обратно со словами: «Возвращай, у меня нет столько». Да, надо именно так, но… но хоть подержать, хоть посмотреть. Иволга что-то объясняла сочувственно глядящим на него Матери и Старшему. Он не слушал и не слышал. Потом начались какая-то беготня и суета вокруг, появлялись и исчезали люди, что-то обсуждали и считали, а у него одна мысль: «Сволочь, какая же ты сволочь, Гархем, как же ты хорошо знаешь, какое самое больное место, куда надо бить, чтобы…».

— Ворон, очнись, Ворон, — ворвался в сознание голос Матери.

— А? — вздрогнул он. — Да, я сейчас… Он потянулся положить коробку обратно, но его остановили.

— Ты чего? Ларёчное же дозволено, к себе отнеси.

И тут он увидел. Что все мешочки и пакеты уже разложены по соответствующим полкам, накладная лежит на уже раскрытом прилавке, а Иволга, сосредоточенно шевеля губами, пересчитывает груду разноцветных фишек.

— Ага, Мать, — наконец закончила она подсчёт и стала раскладывать фишки по цветам в разгороженный на ячейки самодельный лоток. — Как раз и есть, ровненько сто сорок четыре. Это… это как понимать… это что, ему собрали, со всех?!

— Понемногу Иволге и отдашь, — нарочито небрежно, как о пустяке, сказал Старший. — А уж кому сколько, она сама. И не звони, ну…

— Я понял, — судорожным усилием столкнув вставший в горле комок, кивнул Ворон.

Да, конечно, раз это было задумано Гархемом для его унижения, то знать о сделанном тот не должен. Палачу не рассказывают, как именно сокамерники лечили тебе исхлёстанную спину.