Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

— Не смеем мы позвать его. Не наяву, а во сне вымолвил повелитель наш имя начальника телохранителей. Лучше пробуждения его ждать...

Невольницы приложили пальцы к губам в знак молчания и продолжали обмахивать Тимура веерами, робко поглядывая на него... Лицо великого хана изменилось. Вместо горделивой важности на нём появилось выражение какой-то робости, почти ужаса: брови высоко поднялись, ресницы чуть-чуть затрепетали... и вдруг глаза его открылись... Невольницы замерли от страха.

— Кто ты? — беззвучно прошептал Тамерлан, глядя куда-то в вышину и, вероятно, видя что-то невидимое для обеих невольниц. — И ты приказываешь?.. Ты повелеваешь?..

Тут он зашептал что-то непонятное; невольницы ничего не могли разобрать и, не смея уже махать над ним веерами, неподвижно стояли у его изголовья, уподобившись безгласному мрамору...

Тимур продолжал лежать на подушках, устремив глаза кверху, и во взоре его было столько неподдельного ужаса, что невольницы не знали: спит или не спит пресветлый хан, лежавший с открытыми глазами?..

Знаменательное, чудесное событие случилось с повелителем чагатайских монголов, заснувшим в тот момент, когда следовало садиться на коня и выступать в поход. Ночью он спал спокойно, убаюканный мыслью о скором покорении Руси, изобиловавшей несметными богатствами, по словам пришлого новгородца, но когда настало утро, он поднялся с ложа хмурый и сердитый. Воображение нарисовало ему ту непростительную обиду, какую нанёс ему московский князь, и хотя обида эта была нанесена заочно и ничем не доказывалась, кроме извета Рогача, но не таков был хан Тимур, чтобы прощать личное оскорбление, даже и призрачное. И вот он погрузился в мрачную задумчивость, продолжавшуюся до полудня, когда было назначено выступление остального войска. Однако выступать в полдень Тимуру не пришлось. Какая-то необычная, тяжёлая дремота овладела им, и он крепко заснул, забыв о назначенном походе.

И вот спит великий хан. Смутное предчувствие чего-то грозного, неотвратимого наполняет его душу. Он делает беспокойное движение... Что-то сдавило ему грудь. "На Русь, на Русь!" — беззвучно шепчут его губы, и он тяжело дышит.

И вдруг показалось великому хану, что полы его шатра приподнимаются... выше и выше... Засинело ясное небо... Он порывался крикнуть, но не мог. Пальцы его рук сжались в кулак, но тотчас же разжались. По телу пробежала дрожь. С губ сорвался хриплый шёпот:

— Как смели?.. Дерзкие!.. Эй, стража!.. Бартом!..

Но ни Бартом, ни стража не являлись. Да Тимур и забыл о них, поражённый представившимся ему зрелищем...

И видит хан... Над ним уже не шёлковая ткань шатра, а величественное, необъятное небо. И это не просто небо, какое он привык видеть каждый день, а светлое, лучезарное, ослепительное, никогда не виданное им. А там, высоко-высоко, в глубине этого неба, появилось необыкновенное сияние. И не может понять Тимур, солнце ли это или что другое? Солнце? Нет, это не солнце. Это гораздо ярче солнца. Что же это такое?

А сияние всё ближе и ближе. Распространяя вокруг себя свет и тепло, спускается оно прямо на сагеб-керема, лежавшего в полном оцепенении на подушках. Спит он или не спит? Нет, он не спит, а видит это почти наяву. Но и не совсем наяву он видит. По крайней мере, сохраняя некоторое сознание, Тимур мог сообразить, что глаза его закрыты. А между тем чудесное видение представлялось ему до того ясно и отчётливо, что все мельчайшие подробности дальнейшей картины навсегда остались в его памяти.

И видит хан Тимур, что белое как снег облако опускается над его головою. И невыразимо сладкое, тонкое благоухание коснулось его...

"О, Аллах! Не ангела ли смерти за мной посылаешь?" — подумал потрясённый воитель и исполнился священного ужаса, овладевшего всем существом.

— Зри, царь прегордый: Владычица Небесная грядёт! — донёсся до него чей-то нежный, как звон серебряных колокольчиков, голос, и он открыл глаза...

Облако уже совсем опустилось над ним. Сияние сделалось ещё ярче и ослепительнее. И в средине этого сияния, утвердясь на прозрачном облаке, стояла величественная женщина несказанной красоты. Одеяние Её было соткано из света и воздуха; на главе было белоснежное покрывало, испускавшее лучи ярче солнечных. Взоры Её — бесконечно-кроткие и прекрасные — прямо обратились на Тимура и, казалось, приказывали ему что-то...

— Изыди вон из страны русской! — услышал он божественный голос и устрашился до такой степени, что не знал, жив ли он или мёртв.

— Кто Ты? — наконец прошептал он, набравшись силы и смелости. — И Ты приказываешь?.. Ты повелеваешь?..

— Я — Матерь Бога Живого, — прозвучало в ответ. — И Я приказываю, Я повелеваю тебе, царь земной, удалиться из пределов русских. И горе тебе, если ты ослушаешься Моего веления! В один миг исчезнет тленное величие твоё, и твоё воинство как дым рассеется!..

Тимур затрепетал как лист. В груди его точно оборвалось что-то. Сердце сначала замерло, а потом заколотилось шибко-шибко... Слова Небесной Владычицы глубоко потрясли его.