Сонет Серебряного века. Том 2

Он понял жизнь и проклял жизнь, поняв.
Людские души напоил полынью.
Он постоянно радость вел к унынью
И, утвердив отчаянье, был прав.

Безгрешных всех преследует удав.

Мы видим в небе синеву пустынью.
Земля разделена с небесной синью
Преградами невидимых застав.

О, как же жить, как жить на этом свете,

Когда невинные – душою дети —
Обречены скитаться в нищете!

И нет надежд. И быть надежд не может

Здесь, на земле, где смертных ужас гложет, —
Нам говорил Жеромский о тщете.

1926

Зощенко

– Так вот как вы лопочете? Ага! —
Подумал он незлобливо-лукаво.
И улыбнулась думе этой слава,
И вздор потек, теряя берега.

Заныла чепуховая пурга,—

Завыражался гражданин шершаво,
И вся косноязычная держава
Вонзилась в слух, как в рыбу – острога.

Неизлечимо-глупый и ничтожный,

Возможный обыватель невозможный,
Ты жалок и в нелепости смешон!

Болтливый, вездесущий и повсюдный,

Слоняешься в толпе ты многолюдной,
Где все мужья своих достойны жен.

1927

Вячеслав Иванов

По кормчим звездам плыл суровый бриг
На поиски угаснувшей Эллады.
Во тьму вперял безжизненные взгляды
Сидевший у руля немой старик.

Ни хоры бурь, ни чаек скудный крик,

Ни стрекотанье ветреной цикады,
Ничто не принесло ему услады:
В своей мечте он навсегда поник.

В безумье тщетном обрести былое,

Умершее, в живущем видя злое,
Препятствовавшее венчать венцом

Ему объявшие его химеры,

Бросая морю перлы в дар без меры,
Плыл рулевой, рожденный мертвецом.

1926

Георгий Иванов

Во дни военно-школьничьих погон
Уже он был двуликим и двуличным:
Большим льстецом и другом невеличным,
Коварный паж и верный эпигон.

Что значит бессердечному закон

Любви, пшютам несвойственный столичным,
Кому в душе казался неприличным
Воспетый класса третьего вагон.

А если так – все ясно остальное.

Перо же, на котором вдосталь гноя,
Обмокнуто не в собственную кровь.

Он жаждет чувств чужих, как рыбарь – клева;

Он выглядит «вполне под Гумилева»,
Что попадает в глаз, минуя бровь...

1926. Valaste

Инбер

Влюбилась как-то Роза в Соловья:
Не в птицу роза – девушка в портного,
И вот в давно обычном что-то ново,
Какая-то остринка в нем своя...

Мы в некотором роде кумовья:

Крестили вместе мальчика льняного —
Его зовут Капризом. В нем родного —
Для вас достаточно, сказал бы я.

В писательнице четко сочетались

Легчайший юмор, вдумчивый анализ,
Кокетливость, печаль и острый ум.

И грация вплелась в талант игриво.

Вот женщина, в которой сердце живо
И опьяняет вкрадчиво, как «мумм».

1927

Кольцов