Сонеты 125, 25 Уильям Шекспир, — литературный перевод Свами Ранинанда

Критик C.R.B. Комбеллак (C.R.B. Combellack) открыто оспаривал интерпретацию личности информатора Усби. Он считал, что, поскольку «возражения Шекспира против ложных обвинений против него являются самой темой стихотворения, информатор, который распространяет информацию против другого, особенно уместен в стихотворении». Комбеллак поддерживает идею о том, что «... в сонете 125 представлены четыре персонажа: Говорящий, Друг, Информатор и Подкупающий. Он считает, что действия первого четверостишия были обвинениями, выдвинутыми против Шекспира, как Оратора». Для Комбеллака Шекспир становится носителем балдахина, как средства продвижения к славе и богатству. Во втором четверостишии Шекспир показывает, как те, кто участвует в этих грандиозных жестах, часто платят слишком много и многое теряют только для того, чтобы их жесты воспринимались как пустые. Комбеллак рассматривал третье четверостишие, как предложение искренней любви Другу, «...не осложненное какой-либо вторичной мыслью о личных интересах, «в обмен на любовь». Затем двустишие снова меняет тон, когда Комбеллак его рассмотрел (с другой позиции). Где в этом он увидел Шекспира, защищающегося от сплетен, указывая на то, что его Друг никак не мог поверить «возмутительно неправдивым сплетням». В интерпретации Комбеллака в сонете 125 больше надежды, чем выгоды, потому что он увидел альтруизм любви, предложенной Шекспиром, и то, как яростно он опровергал слухи против него». (Combellack, C.R.B. «Shakespeare's Sonnet 125». Explicator 37.2 (1979): 25. Academic Search Complete. Web. 6 Feb. 2012).

Критики о связи контекста сонета с хронологическими событиями.

Критик Мэсси (Massey) по поводу фразы «I bore the canopy» сказал: «(The speaker) — это человек, который нёс государственный балдахин, как ожидающий лорд. Но это не был Шекспир» (стр. 95).

Стентон (Staunton) пояснил так: «(Намёк на) какое-то театрализованное представление, в котором друг писателя играл, или мог бы сыграть главную роль». ... «Помогло бы мне что-нибудь, если бы я отдал дань уважения вашему личному достоинству, помогая нести балдахин над вами?» (Ath., March 14, 1874, p. 357).

Критик Хадсон (Hudson) отметил: «Возможно, смысл в том, что «Имело ли для меня какое-либо значение то, что я шел рядом с королевой и нёс балдахин над её королевской головой», если бы я чтил только её внешнюю форму простыми внешними обрядами?»

Эдвард Дауден (Edward Dowden) дополнил: «Оказал внешнее почтение, как оказывает тот, кто несёт балдахин над вышестоящим. Во времена Шекспира подобная метафора не была как-бы вытянутой за уши, как в наши». (Он привёл несколько примеров, когда балдахины были замечены в королевских процессиях).

Критик Тайлер (Tyler): «(Образно говоря; это могло означать отношения поэта с Саутгемптоном), которые были, как «ношение балдахина», «внешнего почитания», «созерцанием» его «внешнего». (See note on line 13).

Критик Уиндхэм (Wyndham) предположил: «Это слово могло содержать намёк на какую-то из многих аллегорий, распространённых в образованном придворном кругу того времени» Например: В письме Фрэнсиса Бомонта к Энн Фиттон... Где вы можете прочитать: «В котором мое тщеславие... ваша собственная приватная история «Балдахина» и моего «Тимантеса» за то, что вы прикрываете свои чувства занавесями, могут быть моим достаточным основанием» («Gossip from a Muniment Room», 1897).

Критик Батлер (Butler) дал объяснение фразы «I bore the canopy» так: «Есть ссылка на ношение определенного балдахина, по-видимому, по какому-то очень важному случаю, над какой-то великой личностью: Шекспир, по-видимому, либо он принимал какое-то участие в ношении этого балдахина, что вызвало недоброжелательные замечания, либо был злонамеренно сорван в попытке быть включенным в число носителей; (он был склонен так думать, потому что поводом являлось прибытие королевы в собор Святого Павла 24 ноября 1588 года» (см. стр. 112). Поэтому Крейтон предположил, что: «...(отрывок) напоминал о каких-то грандиозных похоронах, на которых Шекспир нёс балдахин, возможно, отца Пемброка в соборе Солсбери» (январь 1601 года, см. Блэквуд, 169: 843).

Критик Бичинг по поводу символической фразы «outward honouring», «внешнего почитанья». Рольф: 15 марта 1604 года, когда Джеймс совершил официальный марш из Тауэра в Вестминстер, девять актеров (включая Шекспира), которым он выдал специальную лицензию на выступления в Лондоне и провинциях, находились в королевской процессии ....были ли актёры, которые «несли балдахин» по этому поводу, я не нахожу никаких записей; но я сомневаюсь, есть ли здесь ссылка на это».

Х. Пембертон (H. Pemberton) («Новая Шекспировская эпоха», 8: 61), следуя предложению преподобного У. Бегли, в «Is it Sh.» (см. стр. 231), приводит доводы в пользу отождествления этого балдахина с тем, который несли над королевой ряд дворян, среди которых был Уильям Герберт, по случаю свадьбы госпожи Энн Рассел 16 июня 1600 года.