Сонеты 125, 25 Уильям Шекспир, — литературный перевод Свами Ранинанда

Однако, по словам другого критика, Хизер Усби (Heather Ousby), неизвестный персонаж «подавленного информатора» на самом деле является самим адресатом последовательности сонетов «Прекрасная молодёжь» («Fair Youth»). Она утверждала, что Шекспир «...целенаправленно был использован строгий и прямой подход, потому что он приближался к завершению последовательности. Независимо от личности «информатора», в этом двустишии предлагался заключительный и интересный поворот (сюжета) относительно предыдущего написанного в сонете».

(Ousby, Heather. «Shakespeare's Sonnet 125, 13-14». Explicator. 35.3 (1977): 22-23).

Критики о символизме, как характере идентичности сонета 125.

Сонет 125 содержит элементы символизма, но цель и структура сонета не позволяют и не обязывают давать подробное объяснение значений этого языка. Из-за двусмысленности слов Шекспира этот сонет можно понимать по-разному. Ряд ученых изучили сонет 125 и пришли к разным выводам о его послании. Количество символов, идентифицированных учеными, колеблется от двух до четырех в зависимости от того, как интерпретируется язык на протяжении этого конкретного сонета и всего цикла сонетов. По мере того, как количество символов меняется, значения, присвоенные каждому действию в сонете, приобретают новое значение.

Согласно версии, критика Томаса М. Грина (Thomas M. Greene), сонет 125 противопоставляет истинные ценности величественных внешних жестов простым актам внутренней преданности, как средству достижения взаимных обязательств привязанности Друга.

«В Первом четверостишии излагается аргумент о том, что Повествующий мог бы совершать грандиозные внешние жесты, такие как ношение церемониального балдахина или сооружение какого-нибудь великого памятника, но что эти действия не могут пережить разрушения (временем). Идея состоит в том, что эти действия мимолетны и поэтому не имеют большой ценности ни для повествующего, ни для юного Друга».

Грин признает, что «great bases», «великие основы» строки 3 — это усадьба, которая переносится в его понимание второго четверостишия. По словам Грина, этот «особняк слабо поддерживается «разрушением», «обитателями», «арендной платой» и возможным намеком на сложный и простой интерес». Эта экономическая терминология превращает действия женихов в своего рода валюту, которая тратится слишком быстро. В строке 7 фразу «for compound sweet forgoing», критик Грин рассматривал, «... как искусственное кондитерское изделие или чрезмерный стиль поэзии, который широко используется другими поклонниками, которые сами являются поэтами». Этим (предоставив) ссылку к сонету 76, «...в котором поэт упрекал себя за то, что упустил его (упоминание) из своего собственного стиха».

«Символика, стоящая за жильцами и арендной платой, призвана показать, что большое число людей предлагают грандиозные жесты привязанности, но в конце концов им нечего показать. Когда вы арендуете недвижимость, инвестиции не возвращаются, потому что владелец получает и удерживает все расходы, которые вы в нее вложили», — резюмировал критик.

Грин вкладывает большой смысл в заключительную строку Второго четверостишия. По словам Грина, слово «spent» «потраченный» означает «обанкротившийся», истощенный и обанкротившийся окончательно, а также означает «drained of semen», с «истощенный спермой».

Критик подводит итог этому, добавляя: «Неудачливые предприниматели, построившие только фундамент своего особняка любви, провал их ошибочной, формалистической щедрости символизируется символическим расстоянием женихов от их приза, заметным, но не осязаемым». Женихи — это «pittifull thrivors», «жалкие процветающие», которые так много потратили, чтобы завоевать любовь только для того, чтобы обнаружить, что им этого не хватает.

В третьем четверостишии Грин отметил переход от откровенных действий других поклонников к перевёрнутым и скромным действиям барда. Повествующий бард хотел, чтобы Друг считал его смиренным и набожным. Для этого в третьем четверостишии используется язык, который вызывает мысли о религиозном служителе, приносящем жертву. Дословно, согласно формулировки Грина: «In this secularized sacrament, the dutiful poet freely makes an offering intended to manifest the inwardness and simplicity of his own devotion, knowing, or thinking that he knows, that his oblation will win him the unmediated, inner reciprocity which is his goal» «В этом секуляризованном таинстве послушный поэт свободно делает подношение, предназначенное для проявления внутренней и простой его собственной преданности, зная или думая, что он знает, что его жертвоприношение принесет ему непосредственную внутреннюю взаимность, которая является его целью».