Сонька. Конец легенды

— Мадемуазель надо срочно увезти отсюда. Но она спит.

— Куда увезти? Зачем?

Граф снова бросил взгляд на Антона.

— При нем можно говорить?

— А чем я вас смущаю? — недовольно поинтересовался тот.

— Тем, что я вас не знаю.

— Можно, — вмешалась Катенька. — Он правда помогает мне. И даже сюда подвез.

— У вас какой экипаж? Пролетка? Карета? Повозка? — обратился граф к извозчику.

— Пролетка. Куда везти?

— У меня есть квартира на Мойке. Туда. Поэтому соберите самые необходимые вещи.

— Я мигом.

Катенька принялась быстро собирать разбросанные по квартире вещи, засовывать их в корзины и чемоданы. Граф и извозчик тем временем подняли с кровати сонную Бессмертную, понесли из квартиры. Она сонно и вяло сопротивлялась, невнятно ругалась, пыталась освободиться.

Таббу потащили по лестнице, с трудом доволокли до пролетки, затолкали на сиденье. Извозчик бросился помогать Катеньке выносить вещи: вдвоем они вытащили две корзины и чемодан, погрузили все на багажную полку, и лошадь рванула с места.

Далеко за полночь возле дома тридцать шесть на Крюковом канале остановилась пролетка, из нее выскользнула тенью хрупкая особа, направилась в парадную.

Это была Ирина.

Поднялась на третий этаж, остановилась возле двери номер семнадцать. Нажала на кнопку, никто не выходил.

Ирина обнаружила, что дверь приоткрыта.

Переступила порог в квартиру, осторожно, держа револьвер наготове, миновала гостиную.

Было пусто.

Вошла в спальню, увидела разворошенную постель, разбросанные вещи, поняла — жившие здесь сбежали.

Дочка Гришина Даша вышла из парадной своего дома, увидела сидящего в совершенно пустом и мрачном дворе на скамейке отца, подошла к нему, опустилась рядом.

Посмотрела на него с печальным упреком, негромко произнесла:

— Вы, папенька, вчера были опять пьяные.

Он повернулся к ней, обнял ее худенькое, почти немощное тельце, пригнул к себе, поцеловал девочку в лоб.

— Прости меня.

— Что-то опять со службой?

Егор Никитич подумал.

— Можно сказать и так. — Снова поцеловал. — Маменька ругалась?

— Плакала. Боится, как бы вы опять с собой чего не сделали.

— Не сделаю, теперь уж определенно не сделаю. Скорее с ними.

— С ними — это с кем?

— Много их, Дашка, — следователь печально усмехнулся. — ТЫ ведь моя самая любимая дочь?

— Да, папенька, я вас очень люблю. И боюсь за вас.

— Вот это напрасно. Бояться нужно дураков, а я ведь у тебя умный?

— Очень.

— И ты у меня умная. Поэтому хочу с тобой посоветоваться.

Даша придвинулась поближе, приготовилась слушать.

— Есть молодая женщина. Красивая, талантливая, когда-то успешная, — сказал отец.

— Почему — когда-то? Теперь уже неуспешная?

— Теперь уже нет. И неуспешная, и несчастливая. Ее загнали в угол и скоро добьют.

— За что?

— За что? — переспросил Гришин. — Ты когда-нибудь видела, как бродячие псы загрызают слабого и больного?

— Я видела, как пьяная толпа избивала какого-то господина. Он был трезвый и один, а их много и все пьяные.

— Тут, Дашка, страшнее. Ее довели до безумия и теперь, безумную, хотят загрызть.

— Кто?

— Безумцы.

— Вы ее хорошо знаете?

— Я в той своре, дочь.

— Вы, папенька, безумны?

— Похоже, что да. Все вижу, все понимаю, даже жалею — ничего не могу поделать. Безумец!

— Вы из-за этого выпиваете?

— В том числе.

— Вы хотите этой даме помочь?

— Да, но не знаю как.

Даша смотрела огромными вопрошающими глазами.

— Она лишняя, папенька?

— Ты о чем, Дашка?

— Однажды вы сказали, что вы лишний в этой жизни. Она тоже лишняя?

— Да. Видимо, да… Поэтому страшно жить в этой стране, среди этих людей.

— Помогите ей.

Отец удивленно повернулся к дочке, переспросил:

— Ты уверена?

— По-другому вы не сможете, папенька.

Он поцеловал ее в нос.

— Подумаю, Дашка. Непременно подумаю. И помогу. Либо ей, либо себе. Не знаю… Но кому-то определенно помогу.

Мадемуазель, бледная и растрепанная, проснулась довольно рано: день только начинался. Поднялась на мягкой и широкой постели, оглядела стены незнакомой квартиры, в полнейшем недоумении и растерянности сбросила ноги на пол, снова огляделась и осторожно двинулась в сторону большой комнаты, откуда доносился шум льющейся из крана воды.

Увидела возле моечной раковины Катеньку, спросила пересохшими губами:

— Где я? Что со мной?

— Вы, наверно, не помните, — приветливо улыбнулась прислуга. — Вас перевезли сюда ночью, когда вы спали. Потому и растерянны.

— Кто перевез?

— Граф Кудеяров.

— Петр?

— Константин. А помогал мой знакомый Антон.

— Налей воды.

Табба жадно опорожнила стакан, попросила прислугу:

— Можешь рассказать более внятно?

— Вы были выпивши, разбудить вас никак не удавалось, потому пришлось нести в пролетку.

— А почему сюда? Зачем понадобилось перевозить меня?

— Так велел граф. Сказали, что на вашей квартире больше оставаться нельзя. Будто что-то вам угрожает.

— Бред какой-то. Квартира чья?

— Графа.

— А ты как здесь оказалась?

— Заглянула на ту квартиру… сердце прямо-таки рвалось… застала там господина Кудеярова.

— Больше никто не знает, что я здесь?

— Антон знает.

— Кто такой?

— Мой знакомый. Извозчик… Я же сказала, он отвозил вас сюда.

— Надежный человек?

— Очень. Он ведь даже мне помог по работе.

Бывшая прима вскинула брови.

— По какой работе?