Последние десятилетия стремительной урбанизации в Африке или Юго-Восточной Азии не являются примером «наверстывания упущенного» в промышленном развитии в сравнении с Глобальным Севером. Напротив, людей заставляют перебираться в города нищета в сельской местности и надежды на «лучшую жизнь», каковой им представляется жизнь в городе. Катрин Кокери-Видрович в своем обзоре процесса урбанизации в Африке (Coquery-Vidrovitch 1991: 46) подробно показывает, что нищета не может выступать простым однофакторным объяснением урбанизации, а миграция в города направляется также жилищными и профессиональными стимулами, связанными с определенным пониманием контроля и сообщества. Однако было бы некорректно предполагать, как это делали многие представители социальных наук до 1960-х годов, будто повсеместным результатом урбанизации окажется «современный» (modern) и «развитый» город (ibid.: 37). В Африке в различных пространственных и временны́х контекстах на развитие городов воздействовали разные типы производства и обмена, меняющиеся модели власти и идеологии, а также различное позиционирование городов в мире (ibid.: 2). В Юго-Восточной Азии, утверждают Говард Дик и Питер Риммер (Dick and Rimmer 1998: 2303), драйвером урбанизации выступала стремительная индустриализация 1970-х годов, а еще одним фактором, который внес свою лепту, была интеграция этого региона в мировую экономическую систему. В развивающихся странах бедные становятся горожанами более высокими темпами, чем прочие группы, даже несмотря на то, что урбанизация является многоаспектным феноменом, принимающим различные формы в разных местах (Murray and Myers 2006). Разные города, от Сан-Паулу до Хайдарабада, от Токио до Абиджана, бросают вызов представлению об универсальности модели урбанизации и ощущаемого кризиса сообщества, наступающего вместе с ней. Сравнительный урбанизм критикует саму идею универсального пути, в рамках которого развитие подобных городов попросту оказывается чем-то «отличающимся» или исключением. Культурные фигурации, переживаемые в качестве «сообщества» за пределами Европы или Соединенных Штатов, требуют изучения и анализа в собственных терминах. Вместе с тем мы можем делать сопоставления лишь в том случае, когда присутствует определенный уровень понимания, что речь идет о том или ином процессе, механизме или феномене, являющихся в некоторой степени общими. Соответственно, для изучения любого сообщества имеет смысл применять идею сообщества в качестве опыта, а не места. Нам по-прежнему необходимо так или иначе согласиться с тем, что речь идет об одном и том же эмпирическом объекте исследования, чтобы он вообще мог быть осмыслен теоретически. Именно здесь обнаруживается предел сравнительного урбанизма. Рассмотрение сообщества в качестве воображаемого, активно продуцируемого посредством перформанса в повседневной жизни позволяет обнаруживать общие моменты в процессах и механизмах формирования сообщества – и не определять при этом какую-либо одну общую черту в качестве модели, одновременно «отчуждая» все остальные.