– Они не для нас.
– Ну, если не для тебя, так, может, для другой! Ты ведь не станешь утверждать, что все мужики от тебя без ума?
– Я вижу мужчину, который вежливо смотрит на меня честными глазами и не пробуждает во мне греховных мыслей. Как-никак, с вашим герцогом Висконти я репетировала «Весталку». Могу сказать, что целомудренность моей героини его ничуть не возбудила.
– Неблагодарная! Я видела фотографии спектакля: благодаря Висконти вы с Каллас обе там такие красивые.
Карлотта вспыхнула, ошеломленная тем, что ее снимок в недоброй памяти «Весталке» мог произвести такое впечатление, но все же продолжила:
– Да, нас приукрашивают, но это еще не значит, что действительно считают красивыми. Ты ведь знаешь, что есть кутюрье, которые возвеличивают женщин, хотя не испытывают к ним желания. Они создают таких женщин, какими хотели бы выглядеть сами. Так, значит, Каллас запала на Висконти! Какой фарс! Но не стоит выводить ее из заблуждения.
В последующие месяцы Карлотта испытывала сладостное удовлетворение, снова и снова обдумывая эту сплетню. Мысль о сексуальной неудовлетворенности Каллас – муж вышел в тираж, виртуальный любовник вздыхает по мальчикам – помогала ей мириться с упорными слухами об успехах и достижениях соперницы. Певица чаровала толпы по всему миру – в Нью-Йорке, Лондоне, Вене, Париже, мелькала в кинохронике и на журнальных обложках.
– Ради всего святого, какого импресарио она наняла? Кто ведает ее контактами с прессой? Вот ведь манипуляторша!
Ангажементы Карлотты ограничивались Италией, к тому же их количество неуклонно сокращалось: из «Ла Скала» к ней больше не обращались; провинциальные театры не жаждали ее приглашать; RAI избегало транслировать ее концерты по радио; звукозаписывающие фирмы не спешили распахивать перед ней студии, хотя продажи пластинок росли, а в домах появились проигрыватели. И все же там, где Карлотта выходила на сцену, она имела огромный успех, и ей казалось, что она поет не хуже, чем прежде. Так что же происходит? Всплыла страшная догадка: ее продвижению препятствует Каллас. Когда-то Карлотта блистала на сцене «Ла Скала», а теперь гречанка, сохранившая горькие воспоминания о выступлении соперницы в «Весталке», добилась ее изгнания, опасаясь конкуренции. В зарубежных театрах – в Вене, Париже, Лондоне, Нью-Йорке – она сумела оклеветать ее перед режиссерами. Что же касается престижных сцен Италии, где Карлотта прежде выступала с таким успехом, гречанка, вероятно, пригрозила руководству, что станет петь там лишь при условии, что они откажутся от сотрудничества с Карлоттой. В общем, Каллас мешала сопернице петь.
Карлотта, которая всю жизнь чуралась навязчивых идей и не лелеяла обид, инстинктивно отвергла мысль о возможности подобного заговора и постаралась проверить интуитивную догадку, прежде чем с кем-либо ее обсуждать. Всякий раз, когда в ресторане ей доводилось пересечься с тенором или баритоном, которые выступали вместе с Марией Каллас, она внимательно их выслушивала: оперные солисты ненавидели певицу, страдали от ее маниакального профессионализма, от оскорбительной покорности дирижерам, от ее непомерных гонораров, которые уменьшали их собственные. На фоне ажиотажа в прессе все они были в ярости оттого, что по их карьере будто прошлись ластиком, который стер их с лица земли.
Карлотта бесстрастно спросила коллегу:
– Она говорила обо мне?
Тот, поколебавшись, ответил:
– Э-э… нет.
Ну разумеется! Гречанка далеко не дура! Вот и доказательство! «Да» выглядело бы неуместно, а «нет» показывает, что Каллас незаметно плетет свою паутину, скрытно от всех, и что главенствующее место в ее мыслях и поступках занимает соперница.
Однажды в мае 1955 года Карлотта по стечению обстоятельств попала на спектакль с участием Марии Каллас. Тогдашний любовник Карлотты – Алессандро, преподаватель сольфеджио с нечесаной шевелюрой, который учил ее чтению нот с листа – навык, которым она так и не овладела, – купил билеты на вечернее представление «Травиаты» в постановке Лукино Висконти. Карлотта никогда бы не согласилась принять приглашение Алессандро, если бы безотчетное любопытство не подтолкнуло ее пойти послушать соперницу. Она была уверена, что голос Каллас не подходит ни для первого акта – там требуется колоратурное сопрано, ни для второго, предназначенного для лирического сопрано, ни для последнего акта, где должно звучать сопрано lirico spinto[21]. Карлотта нехотя признавала у Каллас лишь расплывчатую тесситуру драматического сопрано. Предвкушая удовольствие, она приготовилась лицезреть поражение Каллас.