Соперницы

После этого мы все прошли в маленькую гостиную. Чай был на столе, и хозяева пригласили меня разделить их трапезу, но прежде Парри вынул из комода салфетку и велел мне повязать ее на шею, дабы не испачкать платье, добавив на маловразумительном местном языке, что раз я приехал с визитом, то наверняка это лучший костюм и моя мама рассердится, если я посажу на него пятно. Я вежливо поблагодарил, но от предложенной салфетки отказался. За чаем стояла полная тишина; ни хозяин, ни хозяйка не проронили и слова. Затем привели маленького Едока в немыслимо засаленном платьице. Леди Эмили тут же переодела его в чистое, ворча, что не понимает, как нянька могла отправить ребенка в гостиную таким замарашкой.

После чая Парри удалился в свой кабинет, а леди Омли[24] – в комнату, где обыкновенно шила, так что я остался один на один с Едоком. Он более получаса стоял передо мной на ковре, держа палец во рту и глядя мне прямо в лицо круглыми бессмысленными глазами, – странные звуки, вырывающиеся у него изо рта, видимо, должны были выражать изумление. Я велел ему сесть. Мальчик засмеялся, но не послушался. Я, разозлясь, кочергой сбил его с ног. Дикий ор, который за этим последовал, отчего-то взбесил меня еще больше. Я несколько раз пнул неслуха, а потом ударил головой об пол, надеясь, что он потеряет сознание и умолкнет. К тому времени переполошился весь дом: вбежали хозяин, хозяйка и слуги. Я принялся оглядываться, ища путь к спасению, однако бежать было некуда.

– Чуво ды хделал с дытятей? – спросил Парри, угрожающе надвигаясь на меня.

Поскольку я хотел прожить у него во дворце еще день, пришлось изобретать ложь.

– Ничего. Прелестный мальчуган играл со мной, потом упал и расшибся.

Добродушный хозяин удовлетворился моим объяснением, и все ушли, унося своего чертенка, который по-прежнему орал как резаный.

Примерно через час подали ужин, состоявший из кофе и нескольких очень тонких кусков хлеба с маслом. За трапезой все снова молчали, а по ее завершении сразу отправились в постель.

На следующее утро я встал в девять и еле успел к завтраку, после которого вышел прогуляться в поля. Во дворе я увидел Едока. Его окружали три кошки, две собаки, пять кроликов и шесть свиней – он их всех кормил. Вернувшись в дом, я застал там нового гостя в лице капитана Джона Росса.

Они с Парри беседовали, но я мало что понимал из их разговора. Речь, видимо, шла о том, что «Онн сшула мны нувый мыслинувый плущ в цвыточук с храснуй лынтуй пу нызу и шулквывым поюскум», который ему очень понравился. На это Парри ответил, что «Пыследнее плутье Омли сшула мны блыдно-мулинувое с жулто-зылено-лылувой куймой, и к ныму сыреневую хляпу с пырьями».

Обед подали точно в двенадцать. Он состоял из ростбифа, йоркширского пудинга, картошки, малосольных огурцов и яблочного пирога. Росс за обедом был в белом фартуке. На меня он решительно не обращал внимания, хотя определенно видит мою особу не каждый день. Все ели так, будто три недели крошки во рту не держали, и

…молчанья мрачного печать
У всех лежала на устах.

Меня так и тянуло поджечь дом и спалить всех этих тупых обжор. За десертом каждый выпил ровно по одному бокалу вина, ни каплей больше, и съел по тарелке клубники с пирожными. Я думал, Росс лопнет от проглоченного, и, судя по тому, как он пыхтел и сопел, дело шло к тому. Через час после еды ему стало совсем плохо. Врачей рядом не было, и все ждали, что он умрет с минуты на минуту. Так бы и случилось, но в последний миг явилась джинна Эмили, вылечила его заклинанием и тут же пропала.

Я пробыл во дворце Парри только до следующего утра, поскольку визит прискучил мне до смерти, как, полагаю, и читателю – мой отчет. Однако я не жалею о поездке, поскольку многое в ней узнал. В первые недели по возвращении в Стеклянный город мне не давали прохода расспросами о дворце, где я побывал, однако мною в ту пору овладела странная молчаливость, так что любопытствующие остались ни с чем. У меня есть лишь один способ загладить свое упущение – отправить мой краткий рассказ для публикации в «Журнал удальцов».

22 августа 1830 года

УТРО

Сочинение маркиза Доуро