Сопротивление и покорность

О себе мне почти и нечего сказать. Недавно слышал по радио, уже не в первый раз, сцены из опер Карла Орфа («Кармина Бурана» и др.); их свежесть, ясность и радостное настроение пришлись мне очень по душе. У него есть и оркестровые обработки Монтеверди. Знаешь ли ты об этом? Затем передали Кончерто гроссо Генделя; слушая медленную часть (типа лярго), я в который раз был поражен его способностью утешения, непосредственного и всеобъемлющего, на которое мы бы не отважились. Я считаю, что Гендель гораздо больше думал о слушателе и о воздействии музыки на него, чем Бах. Поэтому-то он иногда бывает несколько параден. Гендель своей музыкой хочет добиться чего-то, Бах же нет. Согласен?

С большим интересом читаю «Записки из Мертвого дома»[28] и нахожусь под впечатлением от того сострадания – абсолютно без всякой примеси морали, – с которым вольные относятся к обитателям острога. Может быть, отсутствие морали, ведущее начало от религиозности, является существенной чертой этого народа и объясняет современные события? В остальном я пишу, сочиняю стихи, пока хватает сил. Я, кажется, уже рассказывал тебе, что вечерами я теперь часто, как раньше с тобой, сажусь за работу[29]^*. Разумеется, это очень важно для меня и приятно. Но я уже исчерпал все, что мог бы сообщить тебе о своей жизни… Очень рад, что К., по-видимому, в хорошем настроении. Он был долгое время в таком подавленном состоянии[30]. Думаю, все, что его так гнетет, скоро снова наладится; желаю ему и всей семье этого…

Если у тебя в ближайшее время возникнет проблема составления проповеди, то я для начала взял бы такие тексты, как Пс. 61, 2; 118, 94а; 41, 6; Иер. 31, 3; Ис. 41, 10; 43, 1; Мф. 28, 20б, и ограничился бы некоторыми важными и простыми мыслями. Необходимо какое-то время прожить в общине, чтобы понять, «какой облик принял в ней Христос» (Гал. 4, 19), и это особенно относится к такой общине, какая у тебя будет…

Вот еще несколько заметок к нашей теме. Я очень постепенно подбираюсь к выработке нерелигиозной интерпретации библейских понятий. И тут я скорее вижу задачу, чем возможности решения.

В историческом плане: к автономии мира ведет единое магистральное направление развития. В теологии на самодостаточность разума для религиозного познания впервые указывает Герберт Чербери. В морали: Монтень, Бодэн, поставившие на место заповедей житейские нормы. В политике: Макиавелли, отделивший политику от всеобщей морали и обосновавший учение о государственной мудрости. Позднее, совсем по-другому в смысле содержания, но с той же ориентацией на автономию человеческого общества, Г. Гроций выдвигает естественное право в качестве международного, которое сохраняет свою законность, «etsi deus non daretur» – «даже если Бога и не было бы». И, наконец, философский итог: с одной стороны, деизм Декарта – мир как механизм, функционирующий без вмешательства Бога, самостоятельно; с другой – пантеизм Спинозы: Бог есть природа. Кант в принципе деист, Фихте и Гегель – пантеисты. Везде цель мышления сводится к автономии человека и мира.

(В естествознании все начинается, очевидно, с Николая Кузанского и Джордано Бруно, с их «еретического» учения о бесконечности мира. Античный космос конечен, как и средневековый тварный мир. Бесконечный мир – как бы его ни мыслили – покоится в себе самом, «etsi deus non daretur». Современная физика, однако, подвергает сомнению бесконечность мира, не впадая при этом в прежние представления о конечности.)

Бог как моральная, политическая, естественнонаучная рабочая гипотеза упразднен, преодолен; точно так же, как и в смысле философской и религиозной гипотезы (Фейербах!). Интеллектуальная честность требует отказа от этой рабочей гипотезы или исключения ее в максимально широких пределах. Набожного ученого-естественника, медика и т. п. нужно отнести к двуполым существам.

«Но где же Бог еще сохраняет свои домены?» – вопрошают пугливые натуры и, не находя ответа, проклинают все развитие, поставившее их в такую ситуацию. Я уже писал тебе о разных запасных выходах из помещения, ставшего слишком тесным. Стоит добавить еще сальто-мортале назад, в Средневековье. Но принцип Средневековья – гетерономия в форме клерикализма. А потому возврат к этому может быть только актом отчаяния, который возможен лишь за счет интеллектуальной честности. Это та самая мечта, о которой поется в песенке: «О, знать бы мне возвратный путь, далекий путь в край детства». Пути этого нет – во всяком случае, через своевольное отречение от внутренней честности; он возможен только в смысле Мф. 18, 3, т. е. через покаяние, что значит – через предельную честность.