Сопротивление и покорность

В сумерках въехали в Регенсбург. И здесь все переполнено. Наконец дверь отворилась, и заклю­ченных повели в здание тюрьмы. На грубость конвоя арестанты ответили протестом. «Опять эти аристократы»,— проворчал один из охранни­ков. «Наверх, к остальным на третьем этаже». Там были размещены недавно прибывшие семей­ства Гёрделер, Штауффенберг, Хальдер, Хас- сель,— стар и млад; старики лежали, дети носи­лись по коридорам. Новоприбывших втискивали по пять человек в одиночные камеры; но каждый постарался подобрать сокамерников себе по вку­су. Вместе с Бонхёффером в камере оказались фон Рабенау, Пюндер, фон Фалькенхаузен и д-р Хёпп- нер, брат генерала Хёппнера. Кухни уже не рабо­тали; но арестанты подняли шум и стучали до тех пор, пока оробевший охранник не раздобыл где- то супа и не начал раздавать его порциями с ку­ском хлеба.

Когда утром в четверг этой Пасхальной неде­ли открылись двери, чтобы выпустить заключен­ных на умывание, в коридорах стало оживлен­но— неожиданные встречи, знакомства, обмен новостями. Бест рассказывает, что все это скорее напоминало грандиозный светский раут, чем утро в тюрьме. Охранники тщетно пытались загнать заключенных в их камеры. Наконец в камеры по­несли еду, и постепенно все узники снова оказа­лись под замком. Бонхёффер проводил время в основном у глазка двери и рассказывал много­численным членам семей об их родственниках, с которыми он сидел в тюрьме на Принц- Альбрехтштрассе до 7 февраля, в частности, о бе­седах с Бёмом, Шлабрендорфом и Хансом фон До- наньи. Госпоже Гёрделер он мог рассказать о по­следних неделях ее мужа, о том, как поделился с ним роскошной рождественской посылкой, пере­данной родителями Бонхёффера через комиссара Зондерэггера. Бонхёффер был в хорошем настрое­нии, он считал, что вырвался из самой опасной зо­ны. Правда, никто не мог избавить или отвлечь его от чувства беспокойства за родителей и неве­сту. Воздушная тревога прервала беседу, но после того, как все возвратились из подвала, повтори­лась утренняя «ассамблея».

За стенами тюрьмы находилась сортировоч­ная станция — путаница рельсов, толчея парово­зов и вагонов.

С заходом солнца все стало успокаиваться, усталость взяла свое. Но вот снова явился один из бухенвальдских охранников и отвел мужчин в хо­рошо знакомый фургон с газогенератором. Ночь выдалась холодная, шел дождь. Настроение было хорошее; машина ехала вдоль Дуная. Но через не­сколько километров фургон занесло, он остано­вился. Фэлконер как специалист заявил, что руле­вое управление безнадежно испорчено. На месте его не починить. Надо было вверить судьбу про­хожим, закажут ли они из Регенсбурга исправную машину или нет. Охранники, вооруженные авто­матами, чувствовали себя не очень уютно среди обгорелых автомобилей на обочине пустынного шоссе. Дождь все сильнее барабанил по крыше.

Наконец, когда стало светать — наступила пятница Пасхальной недели, 6 апреля,— охранники выпустили узников из машины, чтоб они могли размяться и немного согреться. А в полдень из Регенсбурга прикатил на удивление прекрасный автобус с большими неразбитыми окнами. Пожитки перегрузили. У Бонхёффера с собой все еще было несколько любимых книг — Библия, Гёте, Плутарх. Охранники из Бухенваль- да, которые привыкли к заключенным и относи­лись к ним уже по-человечески, вынуждены были остаться у испорченной машины. Охрану транс­порта приняли десять автоматчиков СД. И все- таки узники испытывали непривычное наслажде­ние от вида живописной местности, открывавше­гося из больших окон. Автобус мчался вдоль Ду­ная, мимо монастыря Меттен, углубляясь в Ба­варский лес, воспетый Штифтером. Водитель рас­сказывал девушкам-попутчицам, что в роскош­ном автобусе едет съемочная группа, участвую­щая в съемке агитфильма. Из одного крестьянско­го дома эсэсовцы вынесли пилотку, полную яиц, которые, однако, съели сами.