Сор из избы

Галкина тянет взглянуть поближе, в глубокий котлован, где копошатся люди. Причудливый лабиринт ходов, тоннелей, башен, сплетенных из арматурных прутков. Девчата с парнями вяжут арматуру споро и весело, как кружева плетут. Бригадир со складным метром расхаживает между ними. Хороший бригадир, в годах, вежливый и культурный, как инженер.

— Бетон не видели, везут? — спросил у Галкина, угостив сигаретой.

— Везут, — кивнул Галкин, затянувшись ароматным дымом. Классные сигареты у бригадира. — К вечеру приедут. Грязюка…

Он кивнул на свои ноги, черные по щиколотку.

Бригадир смял сигарету и швырнул в грязь. Широким шагом пошел к вагончикам, названивать начальству и ругаться. Авторитет его был под стать Глыбовскому.

Бригада, довязав арматуру, села передохнуть. Поглядывала на Галкина без одобрения.

— Бетон давай! Чего стоишь? — крикнула чернявая крановщица, слезая с башни крана.

— Сейчас дам! — пообещал Галкин, улыбаясь. — Возьму лопату…

— Нам много надо — восемьдесят кубов для начала! — не унималась чернявая. «Сгребут по сусекам, у соседей карманы вывернут, сепарацию уж точно оставят ни с чем!» — с тревогой думал Галкин. Почерк Глыбовского здесь чувствовался как нигде, и Куделенский был его ударной силой.

— Пойдем, — Пал Палыч старался увести Галкина подальше от девчат. Поманят — пропадет. И некому будет отвечать за сепарацию.

У Куделенского бетона не допросишься, тоже гребет под себя, на манер Глыбовского, и упрекать его Пал Палыч не собирается.

Галкин уходил за Пал Палычем и чувствовал, что побывал на передовой, объемы его заворожили на какой-то момент, не забыть до гроба волшебной вязи гигантской арматуры, выпиравшей из глубины земли кружевами, и вежливого бригадира не забыть, угостившего душистой сигаретой и похожего на учителя, девчат, знающих себе цену, и парней, по-взрослому степенных. «Сколько они «гребут»? Рублей по четыреста, не меньше…», — завистливо прикидывал Галкин.

Бригада Куделенского шла на рекорд, собираясь удивить строительный мир. Ждали кинохронику. Конечно, если не подведут грузовики и не встанет от перегрузок бетонный узел.

— Восемьсот кубов?! — изумленно бормотал Пал Палыч. — В один фундамент! Сто машин за вечер?

И Галкин понимал, что это фантастика.

Зато во втором пролете — другая картина. В котловане пусто, арматуры нет, лишь глубоко на дне едва различимо щетинился рядок поставленных прутков.

— Наши, — угадал Пал Палыч и грустно вздохнул. Позвал, заглядывая в котлован: — Махиня-а! Есть тут кто-нибудь? Эй… Ушли, черти…

Далеко в стороне виднелся вагончик. Ржавый короб на колесах, испустивших дух, нет ни крылечка, ни дорожки к нему. Сплошные лужи.

Внутри не лучше: темно и душно, накурено. У входа на лавке кто-то «давил ухо», укрывшись с головой брезентовым плащом. За столом резались «в козла». Пал Палычу рабочие не удивились, не чувствуя за собой вины, лишь сдвинули костяшки в сторону, готовые слушать. Арматуру и бетон забрала себе бригада Куделенского. Для рекорда и кинохроники.

Пал Палыч растолкал спящего, тот сел, и ни слова не говоря, стал натягивать сапоги, согнувшись и пряча заспанные глаза.

— Махиня? — удивился Пал Палыч. — Спишь на работе?

— Задумался, — с досадой отвечал бригадир. — С утра сидим, ждем арматуру. Соседи все забрали, подчистую! Бетон привезут — тоже им. Вот и вся работа!

— Свет им подключили, а нас обошли! Сбоку-припеку живем…

— Воды нету, рожу сполоснуть, — жаловался рабочий, — домой прихожу чертом… Жена пугается.

— У Куделенского, хвастали, душ теплый в вагончиках, да сушильные шкафы для сапог и одежды. А мы в волглых круглый день, много ли наработаешь?

Бригадир, наконец, натянул сапоги. Был он худощав и костист, неопределенного возраста, седая челка с прилипшей сосновой стружкой сбилась на лоб.

— Я понимаю, Пал Палыч, что сунули нас сюда для галочки, а всурьез не доверяют: как бы чего не вышло! Дескать, фундамент в перекос пойдет, дело-то миллионное, после не срубишь! Обижаться нечего, до Куделенского нам как синице до журавля высоко в небе! Запутаемся в ихней арматуре, не знаем, куда что приложить, с какого бока зайти. Нам очистные сподручней… Почему не переведут? Ждем-пождем, а годы идут…

Насчет очистных он спросил грустно, не веря в скорые перемены. Однако рабочие выжидающе глядели на Пал Палыча, словно бы чувствуя, что неспроста он пришел сюда да еще в помощь привел кого-то…

И Пал Палыч не стал хитрить, успокаивать, обещать, как раньше, упрашивать остаться.

— Собирай манатки, бригадир, — приказал он, — переходим на сепарацию. Пришел наш час! — и оглянулся на Галкина. — Не меня, его благодарите! Все переиначил…

Бригада глядела во все глаза на Галкина, оценивая, нисколько не заботясь о том, приятно это Галкину или не очень. Люди были простые, без церемоний.

— Откуда соколик? Чай, из столицы? А Глыбовский как же? У него руки загребущие…

Слышно было, как ветер ударяет в стену вагончика, гудит и сердится, проткнутый острыми углами кровельных листов. Вагончик все более раскачивался, словно собираясь уплыть вместе с людьми, не дожидаясь пока бригада соберется и решится.

— Сегодня же идти?