Сор из избы

Глыбовский хотел было отложить вопрос до оперативки и пригласить на нее Галкина с Пал Палычем. Оперативные совещания — его гордость, вся стройка тут на виду, пусть поучится новичок стратегии руководителя. Но кураторы без смеха на Галкина не могли глядеть, очень он их забавлял, и Глыбовский понял, что Галкин может и на оперативке ничего толком не понять, а гнуть свое: дескать, очистка главное, моторный цех — второе. Чего доброго убедит кое-кого, перетянет на свою сторону. Впрочем, уговаривать некоторых долго не надо, они готовы хоть сейчас увести свои бригады с моторного на жилье и соцкультбыт и ждут толчка…

Глыбовский ходил, сунув руки в карманы, думал. Строил он давно, всего не упомнишь, но начинал крупно: на первом объекте освоил пятнадцать миллионов рублей. По тем временам — стройка что надо. После взялся за кузнечный цех — полсотни миллионов. Дальше — больше: литейка — сто миллионов, доменная печь на металлическом — двести, прокатный цех — триста, по тем временам самый крупный куш. А теперь — шестьсот миллионов! Столько стоил в пересчете моторный комплекс-гигант. До миллиарда — рукой подать… Никто в городе еще не осваивал такой суммы, и только Глыбовскому она была по плечу.

Миллиард снился Глыбовскому по ночам, он пытался представить, что это будет — завод-автомат, промузел или переброска стока сибирской реки на юг, к городу, испытывавшему затруднения с водой… Последнее было непривычно и потому заманчиво.

Но жизнь давала сбои, все чаще слышал он о порочности экстенсивного пути хозяйствования, и астрономические цифры освоенных средств никого не радовали, наоборот. Бесполезно было морочить голову Галкину с Пал Палычем масштабом моторного комплекса и цифрой отчислений госбюджета. Отвал на заводе убрали голыми руками, без рубля ассигнований. А эффект?

Глыбовский подошел к окну. Перед ним торчала стена цеха, затруднявшая обзор. Добротная, из железобетонных плит со стальной окантовкой. Его работа, Глыбовского! Сквозь нее ничего не различишь, но Глыбовский и без того знал, что может происходить за этой благополучной с виду стеной, переполох и беготня. Галкин пришел и дернул за ручку стоп-крана, поезд встал, на лету…

На руку это только Галкину с Пал Палычем. Первый уже получил чего добивался: известность и место под боком у директора, второй — мог вернуться к своей давней мечте, к сепарации и очистке.

— Хорошо, — попытался подсказать Пал Палыч, угадав сомнения осторожного и самолюбивого начальника стройки, — пишите так: командировать комплексную бригаду Махини на ревизию и ремонт лотка для промстоков завода! О сепарации молчок…

Глыбовский отошел от окна и сел к столу. Взял листок бумаги, ручку. Надо решать, до совещания оставались минуты. В дверь заглядывали приглашенные начальники управлений и участков, представители поставщиков, снабжения… В коридоре голоса, грубые, прокуренные, мужские голоса и тяжелые шаги людей, уверенных в себе, привыкших командовать.

«Значит, о сепарации молчок! Как всегда, в старые добрые времена…» Пал Палыч — хитрая лиса, знал, что предложить, Глыбовский и впрямь помнил старый лоток. Был он длиной в километр и ужасно старый, щелястый, ненадежный. Половина стоков, наверное, не доходила до отстойника и орошала выпас. Давно пора заменить бетонными желобами…

Глыбовский поморщился: такими пустяками он никогда не занимался, неужели теперь придется… Моторному цеху лоток не потребуется, архаика. Для него запланированы очистные по науке, миллионов на пять. Но до них дело пока не дошло и неизвестно… Всякое могло быть. Кое-чем пожертвовать, ради главного, случись перерасход ассигнований, ужаться. А жертвовали, насколько Глыбовский знает, всегда одним и тем же — подсобками, благоустройством, жильем, складами, дорогами, очистными сооружениями… Тогда и пригодится лоток Пал Палыча, добротный, обновленный. Подключиться к нему — дело минуты. Временно, конечно. Постоянно не позволят. Но нет ничего надежней и долговечней временного.

— Хорошо! — сказал Глыбовский, вставая из-за стола. — Приказ по стройке я подготовил. Лоток приму лично, учтите, — пообещал напоследок, заставив Пал Палыча остановиться на пороге.

— Обойдется! — толкал его сзади Галкин. — Лоток захотел! Фигу ему в приказе, пускай утрется…

Назад пути не было, вышли из кабинета и закрыли за собой дверь. Напоследок Галкин погрозил кому-то кулаком. Шагали молча, осваиваясь в шатком положении подпольных строителей. Пал Палыч имел печальную славу самовольного застройщика: на его совести был жилой корпус на семьдесят пять квартир для завода и сауна в литейном цехе. За сауну и жилье первоочередникам, выстроенным самстроем, он схлопотал выговор по заводу, хотя потом парились в той сауне не столько литейщики, сколько работники заводоуправления и высокие командированные гости. Был на его совести и спальный корпус для рыбаков на загородном Карповом пруду. Карпы тоже обходили его крючки стороной.