Сор из избы

В кузнечном цехе все так же падала куда-то из-под ног земля, молота стучали, плюща заготовки. Галкин вглядывался в лица кузнецов и невольно отмечал, что они вовсе не суровы, как ему показалось в первый раз. Он хотел напомнить о себе чем-нибудь хорошим. Но напоминать не пришлось. Прошагав участок выгрузки металла из вагонов, Галкин наткнулся на самодельный плакат, наклеенный на стену: «Лучше плевать в урну, чем на родной цех!» И подпись: «А. Галкин».

Урны стояли через десять шагов, в виде проголодавшихся пингвинов с раскрытыми клювами. Они были наштампованы тут же в цехе из некондиции и отходов листа и выкрашены печным лаком. Плевать в них не хотелось. Чистая работа…

«Чисто не там, где метут, а там, где не сорят! А. Галкин». — было выведено суриком на бетонном полу в проходе. Галкин остановился и прочитал дважды, прежде чем смысл слов дошел до него. Искал обидное, но ничего такого не было. «Смеются?» Он шел по цеху и вздрагивал. Что еще придумают?

«Фонд Галкина!» — значилось на железном ларе под бумагу. «Кубометр макулатуры сбережет от вырубки дерево! Лес — легкие планеты. Хочешь дышать — береги бумагу!»

На ящике под стеклобой и стеклотару: «Хрупкость — не порок, порок — расточительство! А. Галкин».

В адрес Галкина, казалось, слали тряпье и обтирочные концы, битый кирпич и плитку, стружку и доски… Галкин был всюду, куда ни погляди, как бесплатное приложение поступал в цех вместе с сырьем, призывая, советуя, напоминая беречь, экономить, обращать в доходы. Кто-то тиражировал его высказывания суриком, белилами и черным печным лаком с чудовищной быстротой и беззастенчивостью. Самодельные картинки на листках ватмана изображали Галкина театральным чистюлей в начищенных штиблетах, при галстуке: он творил чудеса с отходами, помешивая их в чане с азотной кислотой и извлекая всякие полезные вещи, вроде вискозы и автомобильных шин.

Живой Галкин не сделал бы и сотой части того, что успевал его двойник. Наверное, лучше было уйти, чтобы ему не мешать и не разочаровывать людей.

Участок контроля был где-то рядом, слышался стук клеймовочного молотка, отзываясь в сердце Галкина музыкой. Наденька была в ударе, она ждет и любит… Галкина нельзя забыть. У нее над головой тоже, наверное, написано: «Всему можно вернуть вторую жизнь, кроме потерянному даром рабочему времени! А. Галкин».

Галкин замечтался и, потеряв ориентир, вышел не туда. Стучала не Наденька, а монтажник в желтом шлеме и брезентовой робе. Он сидел на полу и прилаживал к фундаменту какой-то станок. То был не молот и не пресс, знакомый Галкину по ряду других. Он остановился поодаль и глядел. Возле станка собрались любопытные.

— Машина импульсного брикетирования отходов железа, — объяснял седой человек, высокий, сутуловатый, но крепкий, с хваткими, сильными руками, удивительно знакомый Галкину. «Мудрых?» — ладони у Галкина взмокли и он потер их о брюки. — Заправляем в бункер железную мелочь, стружку, обрезь… Прессуем и выдаем брикетом, для электропечи или вагранки. Экономия — 110 тысяч рублей в год!

— Галкин прислал? — спросил с пониманием кто-то из кузнецов.

— Он, — кивнул Мудрых, — кто ж еще?

— Дело-то новое? — сомневались кузнецы, не имевшие дела со стружкой и отходами.

— Справимся! — убежденно сказал Мудрых. — Глаза боятся, а руки делают…

— А ведь жили без этих импульсов, — вздохнул кто-то.

Мудрых присел в уголке, приглашая к беседе. Вытащил из кармана газетный листок, аккуратно сложенный. Расправил на коленях. И стал читать, медленно, с чувством, давая время подумать:

«Раньше на нашем заводе металлолом грузили в вагоны и отправляли на «Вторчермет» по 33 рубля за тонну. А после этого тот же лом покупали у них в виде брикетов и везли обратно уже по 58 рублей 80 копеек за тонну! Теряли на каждой тонне почти 26 рублей, а в целом по заводу — 129 тысяч в год!

Теперь мы сами будем перерабатывать свой лом и отправлять в вагранку. Выгода двойная, если учесть перевозки, погрузку, выгрузку…»

Галкин тоже слушал. Он теперь понял, кто вдохновитель и организатор этих плакатов, листовок, надписей суриком и печным лаком.

— Голова! — одобрили кузнецы. — Хорошо придумал!

Все, что связано с отходами и их переработкой, молва связывала с Галкиным. С этим приходилось мириться, хотя станок для брикетирования был для него такой же новостью, как для других, и у него на языке вертелись те же вопросы, что у кузнецов:

— А экономия куда? Ты, между прочим, сто тысяч с лишком называл…

— Деньги на жилье и профилакторий!

Мудрых заметил Галкина и как будто признал, потер лоб ладошкой, вспоминая. И Галкин пошел прочь, не оглядываясь, не желая вызывать неприятные для кузнеца воспоминания.