Сорочьи перья (СИ)

Рядом была деревня, и Росава почувствовала, что оттуда его принесли. Весна стояла голодная; урожай в том году не уродился, и в том обвиняли ведьм, но Росава глупа не была, знала — иногда земля истощается, иногда ей нужна передышка. Все в мире было устроено разумно, верно. Но люди голодали, и к исходу зимы еда закончилась вовсе. Пролетая над деревней, Росава это чувствовала — и ничем не могла им помочь. Да и не хотела. Знала, что не примут ее помощь, еще камнями закидают, а старый служитель Белобога будет визжать о грехе и читать молитвы.

Кто-то из деревни хотел избавиться от ребенка, от лишнего рта. Росава могла бы поворожить, узнать о матери, бросившей свое дитя, но ей дела не было до этого, до людей.

Ребенка отдали судьбе, и Росава была ведьмой, и Росава была той, кто мог судьбу переплести.

А потом она забрала его с собой, хотя идти пришлось долго, не так свободно, как в небе лететь. Младенец плакал и жаловался, но это были не такие страшные жертвы, и Росава справилась — и скоро научилась терпеть его задыхающийся рев. В пещере на склоне горы ее ждало родное гнездо — и зелье, которым она согревалась в суровую зиму, что придавало ей сил. Ребенка оно тоже успокоило и напоило почти так же, как материнское молоко.

— Мальчик, — вздохнула Росава с сожалением, когда осмотрела притихшее, почти заснувшее человеческое дитя. Поглядела на пробивающиеся золотистые волосы, коснулась их, мягких, совсем младенческих… Была бы девочка — научила бы всему, что умела.

Ребенка она назвала Пересветом, потому что нужно было как-то назвать.

А потом пришлось воровать. Красть у людей, потому что в ведьминском жилище не было никаких детских вещей. Она пробиралась, чтобы унести еду, она хватала развешанные для сушки тряпки, чтобы сделать из них пеленки, а потом и одежку уносила, все проклиная то, как быстро Пересвет растет.

«Сорока-воровка», — говорили люди. А потом пошел слух, что ведьма стала красть детей, но она лишь смеялась — то, как их народ винил других в собственных грехах. Как будто женщины не душили и не оставляли в лесу нежеланных детей.

Пересвет вырос быстро, Росава и оглянуться не успела. Уже начал говорить, все бегал за ней, узнавал и в человеческом, и в птичьем обличье. Когда Росава улетала и воровала по деревням, он подолгу сидел у входа в пещеру, как потерянный волчонок, а потом радостно носился вокруг нее, и потому Росава стала исчезать реже — теперь, когда им не так много было нужно.

Ее предупреждали о дурных слухах, но Росава отмахивался от знакомых ведьм. Она была еще молода и смела, а потому не боялась кинуться к храму Белого бога и схватить оттуда оставленные свечи, чтобы из воска вылепить Пересвету игрушки. Не страшилась показываться народу — те всегда знали, что ведьма рядом живет, да только никто не догадывался, где именно.

Пересвет называл ее матерью и помогал во всем, что мог постичь: убирал в пещере, когда Росава спала, истощенная ночными полетами, старался помочь по хозяйству, научился с ее помощью плести корзинки, чтобы ходить за ягодами и грибами. И пусть проклянет ее Черный бог, если сердце Росавы не ныло, когда семилетний мальчонка выбегал ей навстречу с очередной поделкой, улыбаясь беззубым ртом.

Росава, признаться, на какой-то момент забыла, что у человечьих детей выпадают ранние зубы, а потом чуть не сошла с ума, когда заметила. Но успокоилась, вспомнила. Знания о мире людей она тоже крала, подглядывала, потому что сын ее был человеком, и учить его нужно было жить по-людски. Росава знала, что однажды ему тесно станет в ее уютном гнезде и мальчику захочется повидать мир, но до того было еще далеко, и она не хотела об этом думать.

Пересвет научился различать лесные травы, и, хотя не мог приготовить колдовской отвар, что открывал глаза на истинный свет мира, справлялся с простецкими примочками и лекарствами от всяких простуд — то, чем так похвалялись деревенские знахарки. На настоящую ворожбу это нисколько не походило, но Росава все равно радовалась и хвалила его, ласково трепля по золотистым кудрям.

— Однажды я тебе покажу мир, — обещала Росава часто, глядя на сына с гордостью. — Ты не похож на людей, но ты их породы…

— Мне и здесь хорошо, — пожимал плечами Пересвет.

В лесу под горой не было одиноко: ее посещали другие ведьмы, всегда можно было обратиться к лесным духам… Те любили Пересвета и часто играли с ним в детстве, пока тому не наскучили ребяческие забавы.

Однажды Росава украла для него клинок, но сын выглядел с ним так нелепо и неловко, что ей по настоянию Пересвета пришлось вернуть меч на место: хорошая сталь стоила дорого, а деревенской семье скоро нужно было отправлять сына на войну. Росава послушалась. Люди еще долго потом ругали ни в чем не повинного домового, когда меч нашелся…

Он не был воином, ее Пересвет. Да и сама Росава никогда не была, хотя среди ведьм немало тех, кто любит битву. Она предпочитала уединенную пещеру и лесную свободу.