Сорочьи перья (СИ)

— Знаю одного мужика, Тугарин, — сказала Сольвейг. — Узкоглазый и злой. Говорят, шаман — так у них называют наших ворожеев. Вот он достаточно безумен, чтобы в такое влезть. Да и видели его людей тут неподалеку.

— Что-то серьезное? — встревожился Драгомир.

Сольвейг скривилась.

— Не поделили земли мы с ними. Одного моего парня покалечили — да так, что на всю жизнь. Мы его, конечно, не бросим, а все равно… Следим, чтоб не повесился. Так что Тугарина я бы с радостью прирезала сама, — сурово докончила Сольвейг. — Но воюйте уж сами, мужчины, — презрительно уронила она. — Мое бабье дело — грабить неосторожных путников, и я с этим отлично справляюсь.

Она явно предугадала мысли Драгомира: люди Сольвейг были сильны, работали слаженно, готовы были драться за товарищей, и войско Москвы стало бы с ними гораздо крепче — особенно теперь, когда грозилась начаться война. Но Сольвейг была непреклонна, и Драгомир побоялся ее разозлить окончательно — и поплатиться головой.

Запросто Сольвейг отдала ему грамоту от княжича Андрея и выпроводила вон. Там же нашлись его люди — целые и невредимые, но оскорбленно провожавшие взглядами разбойников, скрывавшихся в кустах. Сольвейг задержалась, похлопала Драгомира по плечу твердым мужским жестом:

— Береги себя, княжич. Слабакам к Тугарину лучше не соваться, но я же не уговорю тебя отступиться…

— Как и я тебя — пойти с нами.

Сольвейг ухмыльнулась и кивнула. Из кустов раздался птичий свист — Драгомир чутко отличил в этом условный знак разбойников. Нетерпеливо махнув головой, Сольвейг поспешила к своим, тоже скрылась в зелени, словно лес поглотил ее и спрятал, дикое свое дитя. Драгомир устало вздохнул. Оглянулся на товарищей, на лошадей, которых им, к счастью, оставили…

Ему почему-то казалось, что еще придется не раз сюда вернуться.

========== 17. кумушки ==========

Вольге не нравилась эта часть. Никогда не нравилась.

Он закатил глаза и тихо зарычал. Грохочущий волчий звук смог бы напугать любого человека, который поостерегся бы связываться с кем-то, кто звучит как кровожадное чудище, которое может отгрызть кому-то голову. Впрочем, кумушки никогда не были теми, кого можно напугать. При желании они сами вселили бы в душу кого угодно холодный ужас.

Он слышал негромкие голоса, странные, шелестящие, совсем нелюдские. Вольга подступил поближе, неслышный, скользящими охотничьими шагами приближаясь к поляне, на которой торчало большое высокое дерево. Если бы Вольга был молнией, он бы врезался именно в такой огромный дуб, раскинувшийся, казалось, над всем лесом. Если бы Вольга был молнией, он бы в него не попал. Потому что дуб охраняла старая суровая магия, слишком древняя даже по сравнению с ним.

Голоса стали громче — его заметили. Зашуршали, захрустели, скрипучие и опасные, и Вольга скривился, чувствуя, как ржавым зазубренным клинком проезжается по его чутким ушам этот разговор. Разговор кипел вечно, никогда не останавливался, и выдернуть из него что-либо полезное обычно трудно, очень трудно… Все равно что грядку, годами зараставшую, выпалывать. Вольга даже пожалел, что не взял с собой Кощея, который был любопытен, как кошка — и так же проницателен. Однако он был еще неопытен, как самый юный ученик чародея, и его кумушки правда… заклюют. К такому нужно было приходить подготовленным.

Он подошел под дуб, запрокинул голову, пронзительно свистнул, желая привлечь их внимание, хотя это было бессмысленно, глупый ритуал. Вольга всегда был наглым и решительным — и ему казалось, что кумушкам это даже нравится, поскольку они могли потом сколько угодно перемывать ему косточки. Целыми днями. О, они были на это способны.

— Эй, кумушки дорогие, здравы будете! — крикнул Вольга, усмехнувшись.

Они зашуршали, стали перепархивать на мощные нижние ветви — такие же огромные, как все остальные деревья в лесу. Они выглядели как большие птицы, тяжелые, с поблескивающим оперением. Вместо обычных птичьих голов только у них были человеческие — лица прекрасных дев, пышные распущенные волосы разных расцветок, дивные украшения, каменья, золото…

У них были красивые молодые лица, но вот глаза — страшные, старушечьи. Очи мрачные, как провалы во тьму.

— А-а, милое смертное дитя, — зашумели голоса на разные лады. Вольге показалось, что на него обрушилось грохочущее море, и ему приходилось сосредотачиваться так, что чуть голова не заболела. — Мы узнаем тебя, Вольга Святославич, Вольга Змеевич, Змеев сын…

О, они не упустят возможность уколоть его и напомнить, что он за выродок. Вольга устало рассмеялся; будь у него другие источники, он ни за что не пошел бы к кумушкам.

— Да уж, славная встреча, — прервал он. Попытался хотя бы. — Я ищу кое-что, о чем вы можете знать. Слышали наверняка про вашу дальнюю родственницу, Жар-Птицу, да только она попалась на какие-то дешевые уловки и таится в клетке… Вот только правда ли это? Смогли люди поймать великий дух огня?..