Сорочьи перья (СИ)

Она вдруг подумала, что этот парень из чужой земли что-то не так поймет, не прознает простого безвредного ритуала и как-нибудь пожалуется на них священникам из ближайшего города. Теперь, когда война с нечистью шла, святые отцы становились суровее и даже такие девичьи дела могли счесть жуткой ересью.

— Да разве я говорю, что ведьмы! — улыбнулся Вольга. — Нет, конечно! Так что, проводишь меня к старосте? Совсем дорогу не знаю…

По тому, как он ее рассматривал, Глафира догадалась, что Вольга и сам бы прекрасно путь нашел, да только захотелось ему прогуляться с красивой девушкой. Это ей льстило, конечно, и она согласилась, недолго думая. Сбегала попрощаться с подружками — те издалека Вольгу разглядели, вздохнули завистливо…

— А все же отчего ты такая грустная? — спросил он по дороге в деревню.

Глафира прикусила губу. Вольга казался удивительным — совсем не как их парни, которые уже начали бы к ней приставать да пытаться в кусты утащить… да и не знала она, была б она против, реши статный красивый Вольга что-то такое вытворить. Но тот чинно шагал рядом да осматривал ее любопытно.

— Снится мне дурное, — зачем-то призналась Глафира. Кому-то из знакомых вряд ли сказала бы, но Вольга был лишь путником, завтра его, глядишь, тут не будет, так что говорить было немного проще: — Как будто на нас нечисть нападет скоро, утащит, — сказала она. — Ты не смейся! Знаю, что сказки детские…

— Да я и не смеюсь, — сказал Вольга, кивнув.

— А еще снится мне, что я умираю, — прошептала Глафира. — Страшно это.

Он покачал головой — показалось, печально. У него наверняка в жизни опасностей было куда больше, чем у деревенской девушки, потому что меч на его поясе выглядел старым, побывавшем в бою — быть может, доставшимся Вольге от отца. Ей стыдно было жаловаться на свои переживания, такие странные для молодой девушки, которой бы веселиться — пока не выдадут замуж.

Со старостой Вольга и правда пошел говорить — за закрытыми дверями. Невольно Глафира обиду почувствовала, однако понимала: женщинам там делать нечего, наверно, они что-то серьезное обсуждают. У странников нередко бывали послания — даже от княжеского двора. Подстерегать Вольгу было бы как-то глупо, но тут Глафиру кликнул отец… Больше она чужака не видела.

Наутро она узнала, что ближайший город выжгли дотла, что добралась до него нечисть. Обычно война оставляла пепелище, но за армией нечисти тянулся долгий след из крови. Все плакали и молились, понимая, что рядом прошла незаметно беда небывалая, и люди позабыли обо всем… Было уже не до радостей и старых ритуалов, и даже куколки девушек не пускали выкапывать под старую яблоню, боясь, что рядом еще бродят темные силы.

Вскоре приехала княжеская дружина — допрашивали, искали нечисть. Глафира вместе со всеми была там, в центре деревни, у дома старосты, когда вперед выступил суровый воин, побряцывающий доспехами. И уж пришлось обо всем рассказать — и об ясноглазом хитром Вольге, что долго со старостой разговаривал. По толпе пробежал шепот, и у Глафиры нехорошо заныло в груди.

Воины княжеские переглянулись мрачно — будто бы узнали Вольгу по сбивчивому описанию старосты.

— Зачем же он приходил, человече? — грозно вопросил воевода.

— Дорогу спрашивал, — всхлипнул староста.

Его секли долго, едва оставили в живых. Воины прикрикивали на деревенских, не разрешали им уходить, но Глафира словно окаменела, не способная двигаться с места. Она уже и не думала о том, что будет с ней, коли кто скажет, что она проводила к старосте Вольгу…

Нет, Глафира вдруг поверила, что и впрямь могла умереть, что все они могли умереть, но армия нечисти почему-то обошла их деревню стороной.

Но потом она вспомнила, какой ценой, как темнели столбы дыма над Белгородом, и Глафире захотелось расплакаться, как маленькой девочке. Ее еще не хоронили — но сотни других девушек все равно положили в могилы, и их уже никто не спасет.

========== 16. перепутье ==========

Комментарий к 16. перепутье

ребята из “вороного” снова с нами!

— А-а, княжич, — протянула Сольвейг.

Она наблюдала, как пленного Драгомира сгружают перед ней на колени. Он не слишком-то сопротивлялся: приходится убрать княжескую гордость куда подальше, когда перед лицом маячит столько обнаженных клинков. Разбойники тревожно озирались, оглядывали округу, словно боялись, что за ближайшим кустом Драгомир припрятал небольшую армию. Двух его провожатых скрутили вместе с ним, однако именно он удостоился внимания главаря грабителей — потому что уверенно назвал ее по имени.

Сольвейг, судя по тому, как нахмурилась, его имя позабыла, однако лицо отдаленно помнила, и это удержало ее от расправы. То, что он пережил первую встречу с разбойницей, убедило Драгомира в том, что она была скорее милосердной — отнимала деньги и лошадей, но не жизни.

— Меня зовут Драгомир Московский, — сказал он. — А ты Сольвейг-Соловей, — Драгомир чуть склонил голову, но рыжая разбойница выглядела не слишком-то польщенной, скорее — настороженной и хищной, как изготовившаяся к высокому прыжку кошка. Ладонь лежала на рукояти меча, она подозрительно оглядывала Драгомира.