Сорок одна хлопушка

Увлёкшись тайным общением с мясом, я забыл, что время идёт, и не чувствовал нагрузки на желудок, а говядина в тазике уменьшилась на одну треть. В это время я ощутил некоторую усталость, слюны во рту стало значительно меньше, снизилась скорость, я поднял голову, чтобы, с одной стороны, продолжать элегантно есть, с другой – понаблюдать, что делается вокруг. Конечно, в первую очередь нужно посмотреть на соседей слева и справа, это мои партнёры по соревнованию, благодаря их участию поедание мяса приобрело зрелищность. В этом смысле я должен поблагодарить их, потому что, если бы не их вызов, у меня не было бы возможности при всём честном народе продемонстрировать свои способности по поеданию мяса, а ведь это не только способности, но и искусство. В мире едоков мяса – что песчинок по берегам Ганга, но сделать это низкое занятие искусством, сделать его прекрасным способен лишь один человек, и это я, Ло Сяотун. В мире едят столько мяса, что, если сравнить его со съеденным сейчас, вышла бы целая гора повыше Гималаев. Но если смотреть на этот процесс с самой важной точки зрения – как на искусство, то остаётся лишь мясо, съеденное мной, Ло Сяотуном. Но я заговорился, всё это по причине слишком богатого воображения ребёнка, поедающего мясо. Ладно, вернёмся туда, где проходит соревнование, посмотрим, как ведут себя мои соперники. Не то чтобы я хочу выставить их в дурном свете – я сызмальства предлагал подходить ко всему по-деловому; сами взгляните сначала на Лю Шэнли, что слева: уж не знаю, когда этот детина со злющим лицом отшвырнул палочки, которые прежде держал в руках, но сейчас он сжимал кусок мяса большими толстыми пальцами, словно трепыхающегося воробья. Мне казалось, что стоит ему ослабить хватку, этот кусок мяса взлетит наискось, или упадёт на верхушку дерева у стены, или взлетит высоко-высоко, полетит изо всех сил туда, где и дышать уже нечем. Все лапищи у Лю Шэнли покрыты жиром и от этого смотрятся ещё более грязными. Щёки тоже все в жиру и от этого кажутся ещё более выступающими. Не хотите смотреть на него, полюбуйтесь на Вань Сяоцзяна, этот умудрённый жизнью тип по прозвищу Водяная Крыса тоже отбросил стальную палочку и хватал мясо руками. Я понимал, что все они учатся у меня, равняются на меня. Но им у меня не научиться. Подражать таланту невозможно, а я – гений в деле поедания мяса, поэтому и подражать мне не получится. Взгляните на мои руки, немного жира только на подушечках трёх пальцев и всё. А теперь посмотрите на руки этих двоих – им из-за жира и пальцы не разлепить, между ними прямо перепонка образовалась, как у уток или лягушек. У Вань Сяоцзяна не только щёки блестят от жира, жир даже на лбу – неужели этот тип лбом мясо ест? Они что, эти двое, в тазик с мясом лицом влезают? Ещё более невыносимо то, что, когда они едят, изо ртов и глоток доносятся какие-то утробные звуки, которые так оскорбляют это прекрасное мясо. Мясо-мясо, как же ты напоминаешь мне красивую женщину: как большинству красавиц назначена горькая судьба, так и тебе от судьбинушки не уйти. Мясо стонет в их руках и ртах, а те куски, что ещё не сведены, жмутся друг к дружке, словно стайка безуспешно пытающихся спрятаться пичуг. Я, правда, переживаю и досадую из-за них. Это судьба, если бы их мог съесть я, исход мог бы быть совсем иным. Но в мире дела обстоят именно так. Будь мой, Ло Сяотуна, живот побольше, и то я не в состоянии был бы съесть всё мясо в Поднебесной. Подобно мужчине, испытывающему любовь к женщинам, как бы ни были велики его способности, не может он заключить всех женщин Поднебесной в свои объятия. Делать нечего, ничем помочь не могу. Вам, кусочки мяса в других тазиках, тебе, великолепное мясо из лучшей части быка, придётся быть как в пословице: вышла замуж за петуха, следуй за петухом, вышла замуж за пса, следуй за псом. Эти два мужлана стали есть заметно медленнее, свирепое выражение лиц сменилось каким-то глупым и томным. Они ещё ели, но жевали явно медленнее, щёки у них наверняка ныли, слюна уже не вы делилась, животы надулись как барабаны. Этого им было не скрыть от моих глаз, я знал, что они с трудом запихивают мясо в рот, оно ворочается у них во рту как сухой шлак, и его трудно глотать, словно в горле установлен некий затвор. Я понимал, что в разгар соревнования они уже не чувствовали радости от поедания мяса, оно стало для них мучением. Я также понимал, что в этот решающий момент они преисполнились по отношению к мясу отвращения и ненависти, им так и хотелось тут же извергнуть его изо рта и живота, но сделав это, они проиграют. Я заметил также, что мясо у них в тазиках уже потеряло прекрасный вид и аромат, и из-за испытанного позора и отвратительной внешности едоков оно стало выражать своё враждебное отношение к ним, испуская отвратительную вонь. В тазиках Лю Шэнли и Вань Сяоцзяна оставалось около цзиня мяса, но в животах обоих уже не было свободного места.