Сорок одна хлопушка

После того как один из этих приятелей был съеден, остался один, он одиноко маячил в тазике, подняв крохотные, похожие на щупальца осьминога ручки, махал мне ими и звал, раскрывая малюсенькие рты, спрятанные за лесом ручек. Я шевельнулся, чтобы мясо улеглось в желудке, и высвободил немного места. Прикинув размер оставшегося куска, в душе я вдруг ощутил невероятное облегчение, поняв, что места в желудке для него хватит и ещё останется. Этот кусок просто места себе не находил, шуршал в тазике и подрагивал, я чувствовал, что ему так и хотелось, чтобы у него выросли крылья и он сам влетел бы мне в рот, скользнул по горлу, добрался до желудка и там воссоединился бы со своими братьями и сёстрами. Я уговаривал его на лишь нам двоим слышном языке, просил не горячиться и подождать немного. Хотелось, чтобы он понял: он последний кусок, который я съем на этом соревновании, и это большая удача. Потому что взгляды почти всех зрителей сосредоточились на нём. Он совсем не такой, как безымянные куски перед ним, он стал последним, на нём заканчивается соревнование, и это приковывает внимание всей толпы. Я хотел передохнуть, собраться с силами, поднакопить слюны и с самым тёплым чувством, в самом удовлетворённом настроении, в самом естественном состоянии, самым прекрасным движением завершить своё состязание. Во время этой передышки я ещё раз посмотрел, в каком состоянии мои соперники.

Глянул на Лю Шэнли, этого громилу с лицом разбойника, который уже потерпел сокрушительное поражение и находился в бедственном состоянии. Руки и рот склеены мясным жиром. Он раздражённо потряхивает руками, пытаясь избавиться от жира, застрявшего между пальцами. И как он сумеет это сделать? Мясной жир – это то же мясо, он его унизил, и оно затаило против него недоброе. Мясо насмерть спутало его, пальцы руки склеились, и он уже не мог, как ему удобно и легко, брать другие куски. Таким же образом склеились его губы, рот и язык, каждый раз раскрывая рот, он прилагал невероятные усилия, словно рот был полон вязкой сахарной глазури, которая лишает его радости своей тягучестью. После Лю Шэнли я взглянул на коротышку Вань Сяоцзяна, этого неудачника, измученного мясом. Он выглядел как упавшая в ведро с маслом крыса – омерзительно и жалко, то и дело поглядывая на оставшиеся в тазике куски. Измазанные жиром ручки подрагивали перед грудью, засунь он их в рот погрызть – ни дать ни взять крыса. Большая крыса, объевшаяся мясом так, что и с места не сдвинуться, большое брюхо надулось как барабанчик. Изо рта у него вылетали шелестящие звуки, как раз такие может испускать объевшаяся до смерти крыса. У этих двух парней уже не было сил бороться, они лишь ждали случая сложить оружие и сдаться.

Затем глянул на Фэн Теханя, моего настоящего соперника. Соревнование подходило к концу, а он всё так же придерживался хороших манер: руки чистые, рот опрятный, тело прямое. Но взгляд рассеянный. Он уже не мог, как совсем недавно, ответить мне острым, даже ядовитым взглядом. Он походил на статую с низким постаментом, которая уже подмыта водой и изо всех сил пытается сохранить своё достоинство, хотя обрушение неизбежно. Я понимал, что причина его рассеянного взгляда в том, что бремя для желудка уже невыносимо, что от ворочающегося мяса живот его ужасно болит. Было ясно, что эти куски мяса, словно гнездо беспокойных лягушек, активно ищут выход, и стоит ему чуть ослабить волю, мясо тут же вырвется наружу. Если такое извержение начнётся, от него уже мало что будет зависеть. Потому что контроль за такой сильной реакцией организма отражается у него на лице пугающим выражением скорби, а на самом деле это необязательно скорбь. В тазике перед ним было ещё три куска.

В тазике Лю Шэнли оставалось пять кусков. В тазике Вань Сяоцзяна – шесть.

Сначала откуда-то издалека прилетела большая чёрная муха, усыпанная белыми пятнышками. Покружившись в воздухе, она когтящим добычу коршуном спикировала на тазик Вань Сяоцзяна. Тот поднял ручонки, бессильно махнул ими пару раз и перестал обращать на неё внимание. Вслед за большой мухой со всех сторон налетело множество маленьких. Они с жужжанием кружили над нашими головами. Кое-кто в толпе стал в смятении поднимать голову и оглядываться. В косых лучах заходящего солнца мухи поблёскивали жёлтым, похожие на танцующие золотые звёздочки. Я понимал, что дело дрянь: эти маленькие твари прилетают из самых грязных мест в мире, на крылышках и лапках у них бессчётное число бактерий и вирусов, и, если даже у нас сопротивляемость высокая и дело не дойдёт до заражения, одна мысль о том, откуда они прилетают, внушает отвращение. Я понимал, что через несколько секунд они могут откуда угодно обрушиться на наши тазики с мясом. С молниеносной быстротой, прежде, чем муха опустилась на него, я схватил остававшийся в тазике кусок и целиком запихал в рот. А в это время мухи уже начали слетаться.