Сорок одна хлопушка

Почувствовав мой косой взгляд, Фэн Техань словно с вызовом глянул искоса в мою сторону. Я дружелюбно улыбнулся ему, потом зацепил кусок мяса, поднёс ко рту, словно целуя, продемонстрировал мясу свою любовь, затем, найдя губами и зубами текстуру мяса, отодрал одно волоконце, и мясо само попало мне в рот. Посмотрел на оставшееся мясо в руке, на его красно-коричневое сечение, поцеловал ещё раз и попросил не волноваться. Я жевал с той же, что и в начале, пылкостью и обострённостью чувств, в полной мере воспринимая его аромат и благоухание, упругость и гладкость – воспринимая его во всей полноте. Одновременно я выпрямил спину и живым взором, словно веером, обвёл лица собравшихся. Одни взволнованные, другие напряжённые. По ним было видно, кто за меня и надеется на мою победу; видел я и кто недоволен мной, они, естественно, надеялись, что я проиграю. Большинство, конечно, пришло просто поглазеть, без какой-либо ясной позиции, было бы состязание зрелищным, да было бы им весело. А ещё по лицам было видно, как им хочется мяса. Им было непонятно, почему Лю Шэнли и Вань Сяоцзян будто мучаются от того, что едят его. Это обычное для людей восприятие: когда кто-то смотрит со стороны, как другие едят мясо, естественно, трудно понять, насколько это мучительно, когда оно заполняет всё от желудка до горла и не идёт дальше. Я специально задержался несколько секунд на Лао Лане, чтобы обменяться с ним взглядами. Из его взгляда было видно, что он в меня верит. Я тоже взглядом сообщил ему: Лао Лань, будь спокоен, я тебя не разочарую. Насчёт другого хвастать не буду, но поедание мяса – это наш коронный номер. Ещё я заметил, что неизвестно, когда появились отец и мать, они стояли в задних рядах и мелькали туда-сюда, будто боясь, что я их замечу и это отразится на том, как я ем. Бедные сердца родителей всей Поднебесной. Я знал, что они больше всех надеются на мою победу, а также больше всех боятся, что я объемся. Особенно отец – этот неоднократно состязавшийся в еде на спор человек, старый атлет на аренах поедания, старый чемпион, добивавшийся побед на этих аренах – он, конечно, понимал все трудности такого состязания и, прежде всего, мучения после него. Его лицо становилось всё мрачнее, потому что, когда осталась четвёртая часть еды, соревнование вступило в самую трудную фазу. В это время, подобно тому, как бегун на длинные дистанции выходит на финишную прямую, это состязание не только в физической силе, но и во вместимости желудка и, конечно, в силе воли. Сила воли крепка – победишь, ослабла – непременно проиграешь. Когда дошёл в еде до крайнего предела, воистину даже волоконце мяса в горло не лезет. Для переевшего человека последнее волоконце мяса всё равно что последняя рисинка для перегруженного верблюда. В этом и заключается жестокость этого состязания. Отец в этом разбирается, вот я и заметил, что по мере уменьшения мяса в тазиках он становится всё более сосредоточенным и, в конце концов, его лицо словно покрылось толстым слоем лака и стало расплываться в моих глазах. Выражение лица матери было попроще, я заметил, что она жуёт вслед за мной, её губы двигались, словно она тоже жевала мясо, словно подсознательно помогая мне. Я почувствовал, как меня толкает в спину сестрёнка, и тут же услышал её шёпот:

– Брат, чаю хочешь?

Я жестом отмёл её предложение, это было против правил.

У меня в тазике осталось всего четыре куска мяса весом примерно полцзиня. Я быстро подцепил один палочками и съел, потом ещё один. В тазике осталось два куска размером с яйцо, они перекликались на дне, как два приятеля – через пруд. Немного шевельнувшись, я почувствовал тяжесть в животе. Но ясно понял, что ещё есть свободное место, и если чуть потесниться, то они как раз и влезут. Ладно, если победы не видать, хоть манеры соблюду.