Сорок одна хлопушка

– Этим артиллеристам тоже не довелось хорошей смертью умереть, – продолжал рассказ жены старик. – Они зарезали нашу телушку, разломали стол, стулья, лавки, развели костёр и стали жарить говядину, недожарили и отравились. Мы вдвоём спрятали этот миномёт в дровянике, а эти семь ящиков поместили за двойной стенкой, взяли тельце сыночка и бежали в Наньшань. Потом приходили люди с проверкой, сказали, что мы герои, мол, подсыпали в мясо яду и отравили пятерых японцев. Мы никакие не герои, мы тряслись от страха перед японскими дьяволами. И уж тем более не подкладывали яду в мясо, а когда они, отравившись, катались по земле, мы страшно переживали. Моя старуха еле ноги таскает со своей хворью, а сварила им целый котёл отвара зелёных бобов. Он помогает при любом отравлении, но у них отравление было слишком серьёзное, и спасти их не удалось. По прошествии многих лет снова приходил человек расследовать всё по этому делу, всё настаивал, чтобы мы признались, что отравили их. Этот человек стал ополченцем и вилами для навоза заколол со спины вражеского офицера, который справлял большую нужду, захватил в качестве трофея пистолет с двадцатью патронами, ремень из воловьей кожи, форму цвета хаки, карманные часы, очки в золотой оправе, ручку «паркер» с золотым пером – всё это сдал властям, получил орден второй степени, выправил себе значок «За заслуги» и целыми днями красовался с ним на груди. Он хотел, чтобы мы сдали миномёт и снаряды, но мы не стали этого делать. Мы знали, что рано или поздно нам встретится мальчик – любитель пушек, и мы получим это наследство взамен жизни нашего сына. Несколько лет тому назад мы продали тебе этот миномёт как утиль, потому что знали, что сможешь сохранить его, мы лишь продали его под предлогом утиля. У нас, стариков, в жизни самой большой мечтой было помочь тебе выстрелить эту сорок одну мину, отомстить за свои обиды, преумножить твою славу. Не нужно спрашивать, откуда мы, всё, что нужно было рассказать тебе, мы уже рассказали, не нужно этого тебе рассказывать, и даже не стоит ничего спрашивать. Ладно, сынок, стреляй давай.

Маленький мальчик подал старику вытертую до блеска мину. Мои глаза были полны слёз, сердце ходило ходуном, горячая кровь бурлила от ненависти и любви, и никак было не избавиться от чувства, что стрелять я не могу. Я протёр глаза, взял себя в руки, встал позади миномёта, расставив ноги, самостоятельно определил дистанцию и прицелился, цель была передо мной на расстоянии пяти сотен метров – это была восточная пристройка дома Лао Ланя, где вокруг квадратного стола минской династии[89] стоимостью двести тысяч юаней Лао Лань с тремя руководящими работниками из городка играли в мацзян. Среди них была женщина: пухлое, как фэньтуань, лицо, тонкие, как ниточки, брови, кроваво-красные губы – я таких терпеть не могу, вот пусть и отправляется вместе с Лао Ланем на Западное небо![90] Двумя руками я принял у подошедшего старика мину, поднёс к дулу ствола и легко разжал руку. Ствол сам проглотил мину, мина сама проникла в канал ствола. Сначала послышался слабый звук – это днище мины натолкнулось на капсюльную втулку. Затем раздался страшный грохот, который почти разорвал мне барабанные перепонки. Любопытные хорьки схватились за головы и завизжали на все лады. Волоча за собой длинный хвост, мина взмыла в небеса, рассекая лунный свет с пронзительным свистом, как сметающая всё на своём пути большая птица, и опустилась точно в установленную цель, после ослепительной вспышки до нас донёсся страшный грохот. Из дыма выскочил Лао Лань, отряхиваясь от пыли, и презрительно рассмеялся. Он был цел и невредим.

Я налаживал ствол, целясь в главный зал дома Яо Седьмого. Там стоял диван из натуральной кожи, а на нём восседали Лао Лань и Яо Седьмой. Они шептались, обсуждая какие-то постыдные дела. Ладно, старина Яо Седьмой, предстанешь перед Ло-ваном вместе с Лао Ланем. Я принял из рук старика мину, тихонько отпустил руку, мина со свистом вылетела из ствола, взмыла в небеса, пронизав лунный свет. Попав в цель, она пробила крышу дома, взорвалась со страшным грохотом, разлетелись осколки, большая часть в стены, поменьше в крышу. Осколок размером с горошину попал в десну Яо Седьмому. Тот заорал, зажав руками рот. Лао Лань презрительно усмехнулся:

– Ло Сяотун, даже не надейся попасть в меня.