Сорок одна хлопушка

«Записки о превращении мясного мальчика в небожителя» продолжают играть, но спектакль уже близится к концу. Почтительный к родителям мясной мальчик стоит на коленях на сцене и ножом отрезает от руки мясо, чтобы сварить матери лекарственное снадобье. Мать выздоравливает, а он из-за долгого тяжёлого труда, истощения и большой потери крови умирает. В последней сцене действие происходит в сюрреалистичном видении, мать, всхлипывая, рассказывает зрителям внизу сцены, как она тоскует и сокрушается по умершему сыну. В глубине сцены плывёт дымка, мясной мальчик в пурпурных одеждах бессмертного и с золотой короной на голове словно спускается с облака. Увидевшиеся мать и сын горько плачут. Мясной мальчик просит мать не убиваться, говорит, что его сыновняя преданность тронула небесного повелителя, который превратил его в мясное божество, отвечающее за то, как люди в Поднебесной едят мясо. Концовка вроде бы очень благополучная, но душа моя исполнилась печали. Мать со слезами поёт: «Лучше бы мой сын ел неприхотливую пищу среди людей, не надо мне, чтобы он каждый день ел мясо и становился мясным божеством…» Дымка исчезает, спектакль закончен. Артисты выходят к занавесу на поклон – на самом деле никакого занавеса нет – со стороны зрителей звучат беспорядочные аплодисменты. На сцену поднялся худрук Цзян и сообщил зрителям: «Дорогие зрители, завтра вечером мы играем „Казнь Утуна“, просим всех пожаловать на спектакль». Зрители погалдели и стали расходиться, торговцы съестным, не теряя времени, принялись зазывать покупателей. Я увидел, как Лао Лань говорит Тяньгуа:

– Доченька, сегодня вечером возвращайтесь жить к нам, мы с твоей мачехой приготовили самую лучшую комнату.

Ему смущённо вторила Фань Чжаося:

– Просим, возвращайтесь.

Тяньгуа презрительно глянула на Фань Чжаося и, ни слова не говоря, подошла к продавцу бараньих шашлычков:

– Десяток! И кумина побольше.

Радостно откликнувшийся продавец достал из грязного полиэтиленового мешка пригоршню шашлычков и устроил на жаровню с древесным углём, от дыма он прищурился, изо рта у него вылетало фырканье, словно от попавшей в рот пыли. Зрители и актёры почти разошлись, когда на сцену выскочил Старшóй Лань. За ним следовал иностранец с очками в золотой оправе. И тут Старшóй Лань раздевается, приводит в эрекцию свой член. Он с негодованием обращается к этому иностранцу:

– Ты на каком основании говоришь, что я пыль в глаза пускаю? Хочу, чтобы ты своими глазами убедился, что никакой я не бахвал.

Иностранец захлопал в ладоши, а на сцену вышли шесть светловолосых и голубоглазых обнажённых женщин и улеглись на неё в ряд. Старшой Лань стал по очереди совокупляться с ними, женщины кричали на все лады. После этой партии женщин появилось ещё шестеро. Потом ещё шесть. Потом ещё шесть. Потом ещё шесть. Потом ещё шесть. Потом ещё пятеро. Всего сорок одна. В процессе этого длительного и яростного сражения я увидел вертевшегося как белка в колесе Старшóго Ланя, который то и дело обращался в жеребца. Развитая мускулатура, сильные ноги и руки, несущееся из горла фырканье и ржание. Это был поистине благородный и бодрый духом славный скакун. Высококачественная голова, прямые торчащие уши, будто вырезанные из бамбука. Блестящие, горящие вдохновением глаза. Изящный рот, широкие ноздри. Прелестная стройная шея высоко вздымается над широкими плечами. Ровный круп, торчащий хвост выдают чарующее изящество. Обтекаемый корпус, эластичный скелет. Ноги длинные, но грациозные, сверкающие, отливающие синевой подковы. Какой-то растущей вдохновленностью движений, то медленных, то быстрых, то переходя на бег, то пританцовывая, то высоко подпрыгивая, он создавал феерическое зрелище, какое только может создать лошадь, от которого люди вздыхали и застывали без движения… Наконец, когда словно измазанный масляной краской Старшóй Лань поднялся с сорок первой женщины, он ткнул пальцем в этого иностранца:

– Ты проиграл…

Иностранец достал из-за пазухи изящный револьвер и нацелился на инструмент в промежности скакуна:

– Ничего я не проиграл!

И раздался выстрел. Старшóй Лань упал на землю с тяжёлым звуком, будто рухнула прогнившая стена. В то же время я слышал грохот за спиной мудрейшего, статуя Ма Туна обрушилась на землю, оставив кучу грязи. Одновременно погасли все фонари. Дело было к полуночи, кругом ни души, я снял чёрные очки, увидел прекрасное ночное небо, а на сцене двигались какие-то большие белые тени, не знаю, что это было. Туда-сюда сновали летучие мыши, на дереве хлопали крыльями птицы. Со всех сторон храма раздавалось унылое стрекотание насекомых. Позвольте, мудрейший, не теряя ни минуты, довести мой рассказ до конца.