Сорок третий

Через несколько дней «Шинель» прозвучала в эфире в проникновенном исполнении народного артиста Орлова, несравненного чтеца «Василия Теркина»…

Всю войну Евгений Воробьев прослужил на одном и том же фронте. В этой «оседлости» заключены свои плюсы и свои минусы. Наверное, в сравнении со многими спецкорами «Красной звезды» он был очевидцем меньшего числа событий, упоминающихся в истории минувшей войны, но зато он имел возможность более пристально следить за судьбой своих фронтовых знакомых и, живописуя этих людей, добиваться большей психологической глубины при описании их характеров. Пожалуй, лучше всех об этом сказал Константин Симонов:

«Воробьев стал превосходным военным журналистом, точным, оперативным, мужественным в выполнении своего журналистского долга и хорошо знающим войну, особенно ее передний край… Воробьев знает о войне наверняка гораздо больше многих из нас, казалось бы, тоже прошедших войну от начала до конца. Он знает, что происходит на переднем крае и вблизи него — в роте, в батальоне, на артиллерийских позициях, на наблюдательных пунктах. Это неизменно чувствуешь, читая его военные вещи: все подробности солдатского быта и все его трудности — разные в разные времена года; все нехватки этого быта и все его скромные мимолетные радости. Он точно знает, как именно организуется переправа так называемыми подручными средствами, и как перебрасывается штурмовой мостик, и как наводится вслед за ним временный. И что такое «пятачок» на том берегу, и как туда тянут связь, и как эвакуируется с передовой раненый солдат, и что такое доставить на «передок» горячую пищу. Он помнит, каких физических усилий стоит иногда десантнику не только влезть на танк, но и спрыгнуть с танка, и множество других вещей, без которых достоверно написать все, что происходит на переднем крае войны, почти невозможно».

Иметь такого корреспондента, пусть даже нештатного, какая бы редакция не хотела!

Узнав, что он собирается выехать в район Курской дуги, пригласили его и условились, что пришлет нам из этого района свои очерки. А пока суд да дело, я спросил Воробьева, нет ли у него чего готовенького. Оказалось — есть, и он вручил мне свой очерк «Самый последний немец». Название, можно сказать, загадочное.

При нем же прочитал. Понравилось. Я сказал Воробьеву:

— Завтра увидите очерк в газете. Будем считать, что это «залог» вашего постоякного сотрудничества в «Красной звезде»…

Историю, рассказанную в очерке, Воробьев услыхал в одной из рот, когда побывал под Лудиной Горой. Красноармеец Манжуркн Увар Иванович получил из освобожденного воронежского села письмо. Жена написала ему:

— Посылаем тебе, Увар Иванович, карточку того рыжего фрица Рихарда, что напоследок стоял у нас на квартире. Измывался он над семейством, как мог, переловил всю птицу, разорил ульи, унес самовар, тулуп твой, валенки и другую одежду. Также приставал к Фросе и начал давать волю рукам, а он здоровенный и ростом не уступит дяде Панкрату; так пришлось Фросе совсем к тетке переселиться и там в погребе прятаться от чужих глаз. А когда подошли наши, Рихард бежал со всех ног и даже портфелю свою бросил с письмами и карточками. Письма я отдала лейтенанту, а снимок сберегла для тебя. Если где встретишь этого фрица Рихарда, то ты уж с ним, Увар Иванович, за все посчитайся — за самовар, за валенки, за нахальство его, бесстыжие выходки и до смерти накажи обидчика».

Днем того же дня повозочный Манжурин пришел к командиру роты:

— Навоевался я в хозяйственном взводе, хватит. Окажите пособие — переведите в стрелки. А то год на войне, а живого немца не видел, какой он есть.

Стал Манжурин рядовым стрелком. И в бою, и после каждого боя искал по той фотокарточке «своего» немца. И не находил. Ротные весельчаки уже стали поддразнивать его и зубоскалить:

— Ну как, нашел своего рыжего обидчика?

Но вскоре произошло событие, которое все изменило. После боя у Сухого Ручья наши вошли в деревню, и там их глазам предстала картина немецких зверств. У ворот крайней хаты Увар Иванович увидел растерзанные трупы парня и девушки. Брат и сестра прятались в овине, не хотели идти на немецкую каторгу. Немцы их вытащили из овина. Парня тут же убили, а над девушкой, так похожей на его Фросю, поглумились, а потом тоже убили.

Узнал солдат, что немец-убийца лежит казненный у колодца, сразу же спросил:

— Какой он из себя? Здоровенный такой, рыжий?

— Нет, батюшка. Тот злодей чернявый и весь из себя плюгавый.

А вечером, когда бой отгремел и рота была оставлена в деревне на суточный отдых, друзья, посмеиваясь, снова спросили:

— Ну как, Увар Иванович, догнал немца с самоваром?

И ответил Манжурин:

— Нет… Я того немца больше не ищу. Даже карточку его спалил на костре. Мой немец — другой…

— Какой еще другой? — спросили его.

— А вернее всего, тот немец, который будет самым последним на нашей земле…