Сорок звонких капелей. Осенние листья

Что могу вам это сказать!

1962

Солнце

Солнце разлито поровну —

Вернее, по справедливости,

Вернее, по стольку разлито,

Кто сколько способен взять:

В травинку и прутик — поменьше,

В большое дерево — больше,

В огромное дерево — много.

Спит, затаившись до времени: смотришь, а не видать.

Голыми руками можно его потрогать,

Не боясь слепоты и ожога.

Солнце умеет работать. Солнце умеет спать.

Но в темные зимние ночи,

Когда не только что солнца —

Звезды не найдешь во вселенной,

И кажется, нет управы

На лютый холод и мрак,

Веселое летнее солнце выскакивает из полена

И поднимает немедленно

Трепещущий огненный флаг!

Солнце разлито поровну —

Вернее, по справедливости,

Вернее, по стольку разлито,

Кто сколько способен взять.

В одного человека — поменьше,

В другого — гораздо больше,

А в некоторых — очень много.

Спит, затаившись до времени. Можно руку смело пожать

Этим людям,

Не надевая брезентовые рукавицы,

Не ощутив на ладони ожога

(Женщины их даже целуют,

В общем-то не обжигая губ).

А они прощаются с женщинами и уходят своей дорогой.

Но в минуты,

Когда не только что солнца —

Звезды не найдешь вокруг,

Когда людям в потемках становится страшно и зябко,

Вдруг появляется свет.

Вдруг появляется пламя, разгорается постепенно, но ярко.

Люди глядят, приближаются,

Сходятся, улыбаются,

Руке подавая руку,

Приветом встречая привет.

Солнце спрятано в каждом!

Надо лишь вовремя вспыхнуть,

Не боясь, что окажется мало

Вселенского в сердце огня.

Я видел, как от травинки

Загорелась соседняя ветка,

А от этой ветки — другая,

А потом принималось дерево,

А потом занималось зарево

И было светлее дня!

В тебе есть капелька солнца (допустим, что ты травинка).

Отдай ее, вспыхни весело,

Дерево пламенем тронь.

Быть может, оно загорится (хоть ты не увидишь этого,

Поскольку отдашь свою капельку,

Золотую свою огневинку).

Все умирает в мире. Все на земле сгорает.

Все превращается в пепел. Бессмертен только огонь!

1960

Не прячьтесь от дождя

Не прячьтесь от дождя! Вам что, рубашка

Дороже, что ли, свежести земной?

В рубашке вас схоронят. Належитесь.

А вот такого ярого сверканья

Прохладных струй, что льются с неба (с неба!),

Прозрачных струй, в себе дробящих солнце,

И пыль с травы смывающих,

И листья

Полощущих направо и налево,

Их вам увидеть будет не дано.

Смотреть на дождь? Какая ерунда!

Сто раз я видел море на картинах,

А толку ни на грош.

Где запах моря?

Где бархатная ласковость его?

Где мощь его, когда волну прибоя,

Сто тысяч тонн дрожащей синевы,

Она поднимет кверху, как в ладонях,

И понесет,

И выплеснет на берег,

И с ног сшибет, и в пене погребет…

Где соль его?

Итак, долой картины!

Долой

На дождь гляденье из окна!

Жить надо всем.

Глазами жить — убого.

Жить надо кожей, ртом и нервом каждым,

И каждой клеткой, что пока жива,

Пока способна слышать влагу моря.

Жить надо всем.

Уже дождя мне мало.

Я в сад бегу, и тонкие деревья —

Рябину,

Вишенье,

Цветущую сирень —

Стряхаю на себя, усиливая дождь.

Деревьев мало мне!

Пульсируя упруго,

То льющаяся в звонкое ведерко,

То ветром относимая капель

Мне рушится на голову и плечи.

Капель, даешь капель!

Она мне заливает

Глаза, и нос, и рот,

Глаза, и нос, и рот…

Но сквозь капель я все-таки хватаю,

Вдыхаю как могу лишь глубоко

Дождем промытый, пахнущий сиренью

И чуточку железом ржавой крыши

(Ведь все же с крыши падает капель)

Большой

Земного воздуха глоток.

1960

Цветы

Спросили про цветок любимый у меня.

Вы что, смеетесь?

Будто бы возможно

Из тысячи любимейших предметов

Назвать наилюбимейший предмет!

И вообще,

Задумывались вы

Над сущностью цветка?

Что за идея,

Какому (языком собранья говоря,

Писательского нашего собранья),

Скажите мне, какому содержанью

Придал художник форму василька?

Для нас, людей, — любовь,

А для травы иль дерева — цветенье.

То, что для нас

Томление в присутствии любимой,

Волненье от ее улыбки, взгляда

(Ожог на сердце от ее улыбки!),

Тоска, желанье, грусть и ликованье,

То, что для нас перерастает в слово

И в музыку,

То у травы — цветок!

Толпа однообразна, как трава (или листва),

И жизнь, как луг весенний, однотонна.

И вдруг

То тут, то там на ровном этом фоне

Любовь.

Цветы.

Ромашки, незабудки,

Кроваво полыхающие маки.

Любовь и та, что вовсе откровенна,

И та, что в тихом сумраке таится

(Допустим, ландыш).

И ночной фиалки

Таинственное пряное цветенье,

И крепкое до головокруженья

Роскошество магнолии в цвету.

Да, жизнь цветет, как луг,

И тем она красива!

Она ярка.

Она благоухает.

Она цветет цветами материнства,

А иногда бывает пустоцветом

(О, иногда бывает пустоцветом!),

Но все равно цветет, цветет, цветет!

У трав иных цветенье каждый месяц.

У кактуса — единожды в столетье.

Чудовище. Колючка! Квазимодо!!

Как ждет, наверно, он своей поры,

Сладчайшего великого мгновенья,

Когда внутри раскрытого цветка

(Пылинка жизни упадет на пестик)

Завяжется пылинка новой жизни.

Цветы — любовь. А как любить любовь?

Да, как любить?

Но если непременно,

Но если с повседневной точки зренья

Вы все-таки меня спросить хотите,

Какой цветок я больше всех люблю, —

Пожалуй, назову я одуванчик.

А как же ландыш? Василек во ржи?

Черемухи душистое соцветье?

Кувшинка? Георгины? Белых лилий

Надводно-надзеркальное дрожанье?

И розы, наконец?

Постойте. Погодите.