Сороковник. Книга 2

— Само по себе постоянное чувство вины благодушия не прибавляет. Ведь ваш отец до сих пор не знает, что со мной случилось, и из-за своего обострённого, я бы сказал — болезненного самолюбия считает себя виновником во всём: и в том, что отпустил меня одного, и в том, что не смог проломить портал и пробраться ко мне… а я нарочно после перехода настроил портал только на выход, а вход из вашего мира перекрыл — когда почувствовал, что магия утекает, не захотел брата подставлять. Тот, должно быть, билсябился — но я малость в магии сильнее и вход запечатал хорошо. А сам выйти уже не смог. Такие дела, зайцы мои. Так вернёмся к вашей маме. Вот представьте себе разговор её — и вашего деда…

— Ты говоришь так, будто сам присутствовал, — недоверчиво подаёт реплику Сонька.

— Я считал её память, — поясняет Николас. — Умному человеку из разговора других можно понять многое, в том числе то, что для несведущих закрыто. Просто я слишком хорошо знаю своего папочку, да и братца своего разлюбезного, молчаливого, скрытного и самолюбивого донельзя, я об этом уже упоминал. Вы же знаете, что случилось между ним и мамой? — должно быть, девочки кивают. — Так вот, присуха — очень неприятная вещь и выматывает сильно. На самом-то деле, девочки, мой брат был нормальный человек, действительно со мной весьма схожий, однако если я всегда открыт, он замкнут. У него — как в той системе двойной звезды, весь мир сосредоточен внутри себя самого. И случись что — начинаются такие самокопания и комплексы, что только держись, а поделиться, попросить о помощи или хотя бы совета спросить мы не можем и не из-за гордыни, а из-за дурацкого настроя, что, мол, нельзя взваливать свои проблемы на чужие плечи.

Представляете, сколько в нём всего накопилось за эти годы? И я более чем уверен — он ни словом не обмолвился отцу о своей интриж… о своём… э-э…

— Романе, — мрачно договаривает за него Сонька. — Ник, называй вещи своими именами. Мы достаточно продвинутые, знаешь ли, мы поймём.

— Уж тебе-то его поведение особенно понятно, — усмехается Николас. — Ты ведь тоже…

— Интроверт, — гордо говорит Сонька. — Ну и что?

— В отца пошла, — кротко отвечает Николас. — Я так понимаю, договорить мне не дадут?

— Говори-говори, — поспешно отвечают девочки, и мне представляется, как они смирно складывают руки на коленях и смотрят на дядьку во все глаза. И прекрасно видят друг друга без ночника, потому что к темноте уже привыкли, да и ночь лунная, кое-какой свет с улицы пробивается…

— И вот представьте себе, что должен подумать ваш дед, когда ему докладывают о женщине — матери его внучек…

— Кто докладывает? — перебивает Сонька. Машка подхватывает:

— И откуда узнали?

— Нет, я так больше не могу, — раздражённо говорит Николас. — Или вы немедленно замолкаете, или это делаю я! Откуда? У каждого уважающего себя главы есть глаза и уши, которые негласно собирают для него информацию.

— Зачем?

— И кто …

Не знаю, что творит Ник, но только после этого наступает молчание. Слышно только сдавленное возмущённое сопение.

— Надо было с самого начала это сделать, — удовлетворённо отмечает Ник. — И не трепыхайтесь, детишки, нас с Магой отец затыкал гораздо жёстче, а я с вами ещё деликатно цацкаюсь. Честное слово, даже продолжать не хочется, всю охоту вы у меня отбили разговаривать. Что, всё ещё желаете слушать?

Могу представить, что именно он сделал. Мага в своё время меня обездвиживал, но оставлял голос, Ник, по всей вероятности, провёл обратную процедуру. Хм, надо бы поучиться. Иногда так утомляют словоохотливые сотрудницы…

— Собственно, весь этот разговор я затеял для того, чтобы вы не относились предвзято к своему деду, дорогие мои. С высоты своего жизненного опыта, насмотревшись всяческих интриг и афёр и будучи далеко не последним в своём клане, а, в общем-то, первым, что он мог подумать, узнав об этой женщине? Ему, как Главе, приходилось участвовать во многих семейных разборках, и уж поверьте, насмотрелся он, насмотрелся… Девочки, не поймите меня неправильно. У нас не просто обеспеченная семья, у нас — богатая семья, достаточно известная, уважаемая и вхожая в высшие круги. И попасть в неё считается весьма престижным. Я так думаю, не в обиду вашей маме будь сказано, что отец принял её за очередную авантюристку, пытающуюся таким образом если не влезть в семью, то, по крайней мере, сорвать свой хороший с неё куш. Будучи Главой, разочаровываешься в людях достаточно быстро, потому что видишь преимущественно отрицательные явления. Радостью с ним делятся довольно редко, куда чаще жалуются… Отношение к донне Ванессе-Иоанне с самого начала было предвзятым, если я правильно понял. Пытались её прощупать то с одной, то с другой стороны, и никак не могли понять, что это за Обережница такая и что ей надо. Но, в общем-то, сдаётся мне, у вашего деда будут все предпосылки для того, чтобы изменить свою точку зрения. Не буду вас более томить молчанием, дети мои, я вас включаю.

И, по-видимому, он снова что-то делает, потому что мои девицы вопят в один голос

— Ни-ик!