Сороковые... Роковые

И опять Герби млел и растекался по полку, как совсем недавно от веника — эта фрау, Варья, она как настроенный рояль, отзывалась на каждое его прикосновение, не было никакой стыдливости и зажатости, не было немца-завоевателя и оккупированной русской. Были мужчина и женщина, соединившиеся в извечном танце, и растворялась застарелая боль в душе Герби, и старались вот эти, волею судеб встретившиеся по непонятно чьей прихоти мужчина и женщина и понять, и отдать друг другу что-то такое идущее изнутри…

Пока Герби, закрыв глаза — плавали в них разноцветные круги, обессиленно полулежал на полке, Варя, пришедшая в себя первой, быстренько метнулась в предбанник, одеться.

Но куда там, Герби выполз тут же, присел на лавочку и с огромным вниманием смотрел как она торпливо застегивает лифчик.

— Вундершен, отшен красиви! — он своими длинными и сильными руками привлек её к себе и уткнулся мокрой головой ей в грудь.

— Данке, я ест глюклих. Я шчаст!

— Понятно, одевайся, и геен нах хауз, а я тут приберусь.

Варя накинула свои одежки, и Герби разочарованно вздохнул — такую красоту спрятала. Кое-как натянул свою почему-то враз опостылевшую форму и, пошатываясь, побрел к дому. Там, едва раздевшись, рухнул на постель и заснул.

Варя тщательно прибрала в баньке, задула каганец, прикрыла дверь, разложила все по местам в предбаннике, собрала мокрые листья, и где-то через полчаса вышла из баньки. Неподалеку сидел Руди с автоматом.

— Гут, Барбра, я ест много блягодарен за Герби!

Герберт проснулся посреди ночи от какого-то хорошего сна, что ему снилось — он не помнил, но ощущение радости и спокойствия, появившееся в этом сне, почти позабытое им за последние годы, оно никуда не делось…

— Странно, — потягиваясь всем телом, подумал Герберт, — отчего мне так радостно? — А потом вспомнил:-Варья!! — И сразу же тело откликнулось…

— Мда… Герби, надо же… встретить в этой варварской стране Варвару… — скаламбурил он.

А потом, по привычке, крепко задумался, анализируя все мелочи. То, что женщина его не боится он твердо осознал там, в бане, когда, решившись, зашел раздетым. Он ожидал всего: визга, страха, слез, истерики, попытки убежать куда подальше… но Варья, только слегка прикрывшись, в упор разглядывала его и ничего не говорила, а это так понравилось ему — достойная фрау.

А потом был кромешный ад: как он пережил это избиение, как не задохнулся во влажном паре… А в предбаннике, куда еле выполз после парилки, как-то враз пришло ясное осознание — эта фрау, Варья, должна быть его. Зачем, для чего, он и сам не понял, но твердо знал — надо. Опять зайдя в баню и увидев всю такую мыльную Варью, не сдержался… да и как сдержишься, когда такая женщина, вот в шаге от него, и пропал Герби — она в ответ на его осторожные поглаживания потянулась к нему.

Это было… как оглушительный взрыв. Герби просто подхватила огромная волна и потащила куда-то, он там барахтался, пытался не захлебнуться, куда-то падал, потом его подкинуло высоко вверх и грянул взрыв… и он ослеп и онемел, не ощущая своего тела.

Когда вернулись звуки и запахи, он услышал, как закрывается дверь из бани в предбанник. Собрав все силы, на подгибающихся ногах он вытащился в предбанник и просто обнял эту, такую непонятную, такую непохожую ни на кого в своем поведении, женщину и благодарно уткнулся в её грудь, обтянутую красивым бюстгальтером, твердо пообещав себе, что он детально и тщательно все это рассмотрит на Варье, а пока — дойти бы до кровати.

Вот сейчас, разложив все по полочкам, порадовавшись, что «банелечение» эффективно избавило его от простуды, он как-то враз решил для себя, что эту фрау он точно никому не отдаст, но попытается разобраться, кто же она такая? И пришло ему на ум сравнение, что вот эта фрау, такая обычная на вид, но в то же время как из другого мира, зачем-то послана ему, он никогда и не с кем не попадал вот в такую взрывную, но бесконечно приятную волну.

— «Только, Герби, воршихт унд воршихт. Острожност и нох айнмаль острожност!»

Послышались тихие шаги, шорохи, это встала Варья, он в размышлениях и не заметил, что наступило утро, и Варья собирается на работу. Не определившись ещё со своим дальнейшим поведением, он не стал вставать и смущать женщину, а вдруг она очень сильно переживает и жалеет об этом, знает же он, как она его обзывает: «Сухарь и жердяй». Ему долго объясняли, что значит второе слово, а этот шустрый Гринья, показав на длинный и тонкий стволик очищенной от бересты березки, поднял его в верх, и понял Герби конкретно, сначала даже обиделся, а потом долго смеялся.

Варья ушла, что-то негромко наказав Руди, только тогда Герби встал.

Руди, поглядев на него, счастливо улыбнулся всеми морщинками и сказал необычные слова:

— Я так рад за тебя, мальчик! Но будь в сто раз осмотрительнее и осторожнее, думаю, Конрад бы тоже порадовался. Барбра, она необычная, и её надо оберечь.

Герби удивился — Руди перестал его звать мальчиком лет четырнадцать назад, когда он, Герби, принес первый кубок, завоеванный на соревнованиях по боксу.