Сороковые... Роковые

Данька принес трубку, Варя поговорила, встала, умылась, причесалась.

— Ох, к пяти надо в милицию-полицию — фу! — она передернулась. — Знали бы те, кто переименовывал, как ненавидят там это слово! Во что хоть одеться, все ведь как на вешалке теперь.

— Мам, а те брючки, что я сильно любил, когда маленький был, они точно тебе как раз стали. Я тут в кладовке вещи перебирал — тоска, знаешь, какая была, нашел эти брючки. — Он пошел в кладовку и принес их. — Прикинь!

Варя надела.

— И эти брючки стали свободными в талии и на попе. Где мое рванье? Там поясок такой был, старенький.

— Мам, выкинуть хотел, да подумал, что мало ли…

— Правильно, сын, подумал, этот поясок — самый что ни на есть драгоценный подарок для меня.

— Расскажешь?

— Сыночка, рассказов будет много, но прошу тебя — никому ничего не рассказывай, даже своему Лаврику и то не надо. Скорее всего, будет много шумихи, вранья, неверия и всякого разного, наверняка какие-то журналисты и всякая другая братия заинтересуются, да мало ли кто ещё. Ты ничего не знаешь, я после пережитого замкнутая и неразговорчивая стала.

— Хорошо, мам, вижу, вон, виски все белые, ты у меня как эта, из Индии, которую убили тогда.

— Индира Ганди, думаешь? Сыночка, мальчик мой, какой ты у меня повзрослевший стал без меня.

— Повзрослеешь тут, тоже вон седые волосы появились. Хорошо, номер вашей машины сзади едущий на грузовике водила запомнил, тут такой шухер был, пропали люди среди бела дня, а тебя соседка видела, что ты к знакомому садилась, вот и установили через неделю всех вас. Мы все, у кого пропали, с тех пор часто созваниваемся, знаешь, как истово верили, особенно бабуля Петровна, Игоря Миронова, она нас всех матом крыла постоянно, никому не давала скулить. Такая бабулька — я в неё влюбился просто. Мам, я мясо твое любимое — отбивнушки приготовил.

Варя поцеловала своего сыночка:

— Спасибо, мальчик, только отвыкла я от такой пищи, прости, но пока не могу, побаиваюсь.

Мамуля поклевала как птичка, а сынок никак не мог наглядеться на такую родную и в то же время совсем другую, маму. Варя начала одеваться, подвязала брючки своим стареньким пояском, выбрала из многочисленных нарядов джемпер самого маленького размера, спасибо, обувь подошла.

— Дань, вот чоботы и кухвайку надо выкинуть.

— Смешно, — улыбнулся сын, — кухвайка. Мам, тебя проводить?

— Мужики за мной заехать обещали, но мало ли, пошли.

Едва вышли, к подъезду подъехала старенькая Ауди — за рулем сидел Сергей:

— Привет, Варюха. Вот, как в том фильме — махнул, не глядя, наши-то красавицы там так и сгниют, если Леш с Панасом и Гринькой не сообразят, что с ними сделать. Если, опять же — живы останутся. Это сын? Похож на тебя!

Пожали друг другу руки, Данька, не слушая маму, подогнал свою девятку и поехали, Сергей заехал за Толиком. У ментовки уже ждали Иван с Костиком и подходил к зданию прихрамывающий Игорь, бережно поддерживая высокую бабулю.

— Так вот вы какие, друзья Игорёшкины? — бабуля уж очень пристально разглядывала всех. — Вижу, хлебнули, в самый лихой год попали. Евдокия Петровна я, бабуля вот этого охламона.

В дежурке их не задержали, сразу же провели к начальнику, бабуля пошла с ними, и как-то так получилось, что её поддержка очень помогла им. Бывшая фронтовичка постоянно кивала головой во время рассказа попаданцев, подтверждая, что так все и было.

В кабинете сидело аж пять серьезных, явно не рядовых мужиков, которые цепко и пристально рассматривали всех пришедших.

Евдокия Петровна сразу же пояснила:

— Я пришла не как бабуля внука, а как фронтовичка, знающая то время не понаслышке.

— Прежде чем начнем разговор, скажите, пожалуйста, как наш Ищенко, раненый в последние минуты пребывания там? — спросил Сергей.

— Ищенко Сергей Николаевич после небольшой операции был в реанимации, сейчас переведен в палату, состояние средней тяжести, в сознании, очень переживает, что не с вами.

— Ну с чего начнем?

— С начала… Сергей с Иваном, не вдаваясь в подробности, сжато рассказали обо всем. Начальники слушали внимательно, не перебивая, в кабинете стояла тишина, только шумно вздыхала бабуля Миронова. Когда Сергей сказал:

— Ну вот, вкратце и все! — опять была тишина, потом негромко спросил самый старший из пятерых:

— Страшно было?

— Даже не столько страшно, хотя это тоже было, сколько тяжело. Люди там все такие, как бы выразиться поправильнее? Задавленные, испуганные, от всего шугаются, глаза поднять боятся. А мы, зная, что будет дальше, вынуждены были тоже изображать покорных, а так хотелось…

— И как вам немцы?

— Немцы, они разные. Есть и твари, особенно эсэсовцы, те, похоже, родились тварями, есть и другие, вон как нашего мелкого друга Грини приятель — сигаретами угощал, предупреждал пару раз, чтобы в райцентр не приходил — облава. Но самые мерзкие и ненавистные сволочуги — это полицаи. Там давить всех надо, такая мерзость, не успели наши отступить — полезли как клопы, гады!

— А Вы, Варвара Федоровна, как выживали?