Сороковые... Роковые

А через неделю у Стешки начались схватки, тут уж не до соплей стало, роды были тяжелые, хорошо, у Полюшки был кой какой опыт, да и Стешка пару раз присутствовала при родах, до войны, помогая Самуилу.

Через пять часов пискнула в первый раз — дочка Стеши и Игоря — Евдокия Игоревна Миронова. Умученная, но счастливая от того, что все закончилось, и у неё есть теперь частичка любимого мужа — мама Стеша с нежностью и любовью вглядывалась в маленькую копию Игоря. Игорек, много и часто рассказывающий про свою любимую бабулю, и не подозревал, что Стеша давно решила дочку назвать только так.

Малышка требовала внимания, Стеша спала урывками, Полюшка тоже постоянно помогала ей, обе сильно горевали, что папки не увидят своих деток, но одновременно и благодарили Господа, что мужья оставили им о себе память, да какую. А Полюшка родила в мае, девятого, — «аккурат на Победу»- сказал Леший Панасу — сыночка, Сереженьку. И тоже вылитого папку, казалось, озарился мир светом от такого — мамки тряслись над своими детками, а Леший с Волчком старались помочь во всем своим теперь внуку и внучке.

Гринька и Василек тяжело переживали разлуку с мамушкой Варей.

Гринька потихоньку шептал Василю, лежа на печке перед сном:

— От увидишь, Василь, приедуть наши, а ты у мене прохвессор, настояшчий. От мамушка у восторге станеть глаза пулить:

— Василек, ты прохвессор у самом деле?

Василек грустно улыбался, а Гринька опять шептал:

— Ты обешчал ей сирень увсюду насадить, от и займемся вясною, у дворэ посадим, а наши прийдуть — усю Бярезовку засадим, от мамушка обалдееть, як Игорек кажеть.

— Ребята, — остановил их на улице Толик, — давайте немного пройдемся, покурим, прикинем кой чего к носу…

Пошли, оглядываясь, привычка дурная за столько времени выработалась и пристала накрепко.

— Я так понимаю, нас будут тщательно и проверять и выспрашивать. Думаю, врать надо только в одном — кто отец ребенка Вари, не поймут ни хрена, а зачем нашей будущей мамочке лишние напряги, и так ей достанется, типа, возраст, то-сё.

— Согласны! — дружно откликнулись мужики. — Кого назовем?

— А давайте Климушкина и обозначим отцом, если даже после войны был жив, то стопудово сейчас нет в живых, ему тогда уже за тридцать было, вряд ли после плена до ста лет дожил, да и мало ли… если и жив в девяносто восемь или девять лет — память-то точно худая, как решето. Как Варь, годится такой вариант? — предложил Шелестов.

— Пожалуй, да. Слишком трудно про Герби кому-то чужому говорить.

— Варюх, — обнял её Игорь, — вот отвяжутся от нас, поищем у Гэрмании корни твоего Герби, фамилия-то, чай, редкая, да ещё с приставкой фон — барон он у тебя. Я хоть и не видел, но мужики вон сказали — хорош, в мирное время точно бы чемпионом по какому-то виду спорта стал.

— Боксу, — ответила Варя, — у него там какие-то медали-кубки были завоеваны до войны. Он рассказывал, как Фридрих Краузе все пытался у него реванш взять, Герби с детства, не смотри, что они с Пашкой помладше, несколько раз Фрицци навешивал.

— Да ты что? Этому мерзавцу прилетало от Герберта? — восхитился Иван. — Уважаю, такую сволочь да отлупить — дорогого стоит. С огромным удовольствием руку бы пожал!

— Так, кто чего дома наболтал? — сосредоточенный Сергей, какой-то весь мрачный, посмотрел на всех.

— У меня сын, но он точно не болтанет, не та натура. Тем более, я его уже предупредила.

— Моя бабуля в курсе — дома больше никого не было, тоже не скажет — рядом же она с нами была! — Игорь тоже не балагурил, а был растерянно-печальным. Толик кивнул:

— Мои в деревне, они по пятницам там моются-парятся. Дома никого.

Иван сказал:

— Я жене пообещал потом все рассказать, да она от радости и не врубилась, суетилась возле меня и рыдала, а потом я вырубился.

— Костик?

— Тоже самое как и у Толика — все на работе — написал записку, сейчас дома слезоразлив будет — утопят мамка и сестрички.

— Вот и замечательно, завтра Николаича предупредим обо всем. Ну что, по коням?

— Варь, вон твой дитенок за нами ползет.

— А чё, Варь, видный у тебя сынок, типа Герби, только наш пошире в кости будет, и помощнее! — впервые улыбнулся Сергей. — Все, разбежались, до завтра.

Варя весь вечер с удивлением смотрела на своего сына, он не только возмужал, он стал полностью самостоятельным, ничего не валялось как раньше из его вещей где попало, везде был порядок.

— Сынка, я смотрю, совсем самостоятельным стал.

— Станешь тут, — буркнул ребенок, — забудусь первое время: «Ма, где мой свитер?» А потом как холодным душем — нет твоей мамки, и неизвестно, что с ней! Знаешь, как лихо было?

— А эта девица… у тебя что, серьезно?

— Ма, я молодой ещё, мне, вот, как ты, такую надо, посерьезнее, поосновательнее. — Улыбнулся сын. — Нет, ма, пока не сходятся звезды правильно.

Долго сидели, прижавшись друг к другу, и негромко говорили — обо всем.

Варя, не приукрашивая, рассказывала, как трудно было выживать именно им, знающим дальнейшее, и приучаться ходить, опустив глаза, как сложно было Толику — ведущему инженеру — здесь переломить себя и стать торгашом-фольксдойче, как изменился их Гончаров.