Сороковые... Роковые

Леш сумел-таки «предсказание беглого» донести до Карла, зная, что тот трепаться не станет, задумается, постарается толково сказать своему младшенькому, а там рядом и Герби Варин, может уцелеет.

Пришел в Березовку, долго говорил в храме с батюшкой, просил быть осторожнее в речах, не дразнить этих сволочей, потом объяснял внукам Крутовым что и как. Василек кивал, а Гринька суетился и ворчал:

— От, дед Леш, як хочется им на пятки углей насыпать, штоб у своем Бярлине только и опомнились!!

— Угомонись, вояка. В деревне совсем мужиков не останется, деды Ефим с Егоршей, да вы с пацанами. Ох как трудно будет до Победы!! Ты лучше делом займись, — приглядывай, что и где можно схоронить нужное в хозяйстве. Ребята говорили — бабенки на себе пахали после освобождения — все ж порушено! Не таскай во двор, а где увидишь чего годящееся, прикрыть постарайтесь, ветками-мусором. Надо, по осени соберем. В Раднево тоже пореже мотайтесь, это давние немцы вас знают, а поменяют, привяжется какая сволочь… Василь, ты его тормози, от ведь уродился чистый Никодимушка!

Пауль встретил фатера облегченным вздохом, он очень переживал за его здоровье — и были-то у него два родных человека на всем белом свете — фатер и Герби… Свет, правда, в последнее время был не таким уж и белым, оттого и переживал Пашка Краузе, так и оставшийся в душе босоногим деревенским русским парнишкой.

Никто не знал, как охота ему, как в далеком детстве, ранним-ранним утром, когда едва разлепившее глаза солнце нехотя и недовольно начинает подниматься, а с Судости поднимается туман… так славно и радостно пробежаться босиком по росистой траве туда, к речке, зная, что вот-вот в белесом тумане появится бесформенной чудовище, которое в конце концов окажется соседской лошадью. Ну нет в чистенькой и правильной Германии того русского раздолья. Сейчас, когда Герби побывал там, он мог хоть что-то рассказать ему из того счастливого детства, жаль, Герби не довелось увидеть его босоногих друзей-приятелей, все они были на фронте и наверняка кого-то уже и не было в живых.

Фатер заехал в Берлин, неделю пожил в их берлинской квартире, разобрал все бумаги и вещи, подчистил все, оставляя квартиру Фридриху — Пашка сразу же отказался в пользу брата. Зная о предстоящих бомбежках и разрушении города, не видел он себя — если жив будет — в коммунистической Германии. Зародил Герби в нем идею о фармации, опять же в пояснив, что в соцлагере будет намного сложнее — частной собственности аж до девяностых годов не предвидится. Вот и подбирали они себе возможные варианты, опять же — если сумеют уцелеть, в той части Фатерлянда, где будет капстрана.

Пашка безумно любил своего фатера — не довелось ему увидеть свою русскую матушку, но по рассказам отца он знал, что очень много унаследовал от неё, может, поэтому они и сдружились с Герби, из-за похожести их судеб?

— Герби, если я тоже вот так оглушительно влюблюсь в русскую — значит, мы действительно братья, по духу!! — посмеялся Пашка.

Герби только печально улыбнулся:

— Варья такая — одна.

Вот и выбрали они небольшую деревушку для Карла Ивановича, чтобы сумел он уцелеть в этой предстоящей жути.

У Герби резко заболел дядюшка, сумел по своим каналам добиться поездки в швейцарскую частную клинику — там предстояло длительное лечение. Герби и так ходил мрачный, а теперь стал совсем неразговорчивым. И к нему не лезли с расспросами. Герби имел крамольную мысль, что его мудрый дядюшка, просчитав все, заранее озаботился путями отхода, тем более, что были к нему аккуратные подходы со стороны заговорщиков. Доносить, закладывать кого-то… не в дядюшкином характере, а так — заболел он, и с него взятки гладки. Вот так и жил Герби, спокойно-равнодушно, не пуская в свою жизнь никого.

Иногда позволял себе физическую разрядку с фройлян, не испытывая ничего подобного что было с Варьей, там он не помнил где был и сколько, не знал он русского выражения: «увидеть небо в алмазах» — если бы знал — сказал, что так оно и есть. Он кой чего задумал, для его далекой, ещё не родившейся Варьи, и если суждено выжить — так и сделает.

Варья же до трясучки боялась только одного — не дай Бог скажут, что ребенок имеет какие-то отклонения-патологии, она не говорила сыну, но мужики, побывшие с ней так долго, в момент просекли её тревогу, наорали на неё.

— Ты — дурища!! Мысли имеют свойство материализовываться, не смей так думать! Родишь ты своего Гербертовича, вот увидишь, и будет маленький жердяй-сухарь вылитый он!! — нисколько не сомневаясь, выдал Иаван. — А мы все вшестером будем ему крестными.

— А если девочка? — спросила Варя

. -Да ты что! У твоего Герби девочки точно не получатся, это ж ювелирная работа, не, пацан будет, точно.

Выписавшийся Ищенко пошел со своей подружкой в гинекологию, для оказания моральной поддержки. Осмотрев Варю, гинеколог со стажем почти в сорок лет сказала, что все неплохо, а потом зависла над карточкой.

— Позвольте, но Вам неправильно написали возраст, здесь написано, что Вам пятьдесят шесть, перепутали тройку и пятерку? Тридцать шесть?

Варя поулыбалась.