Sorry, no preview (стихи 1993-2013)

Транзитом из далекого аула

Процокает джигит Хаджи-Мурат.

Нестройными шеренгами служивые

Промаршируют к логову врага, –

Иных уж нет, а прочие... Да, живы мы

Лишь временно, а мертвые – всегда.

Так и булыжник: раньше был идеями,

Теперь – булыжник, каменный мертвяк.

А боги... Им хоть кол теши на темени...

А может, они тоже... известняк.

(14.01.2003)

Своя вдова

1.

...и оттого заметил: суета

(по-философски)... Написал бестселлер

почти уже... Не отвались пропеллер

задолго до команды «от винта»,

надсаженно прокашленной на ветер...

А с возрастом, с болезнями, с трудом,

как вариант осёдлости без места,

ушёл в бега, не покидая кресла...

А жизнь, точно маньяк, неслась с дубьём

и, настигая, молотила в чресла.

Но белое, как молоко коровье,

врасплох застало небо. В голове

мелькнул вопрос как светлячок в траве,

печальным древом встав у изголовья:

О чём ещё сказать своей вдове?..

2.

О чём мне повиниться, прежде чем...

Мои дороги кажутся короче.

В моём зрачке стокрылый ворон ночи

и лампочка на тысячу свечей.

О чём, едва найдя, теряя нить,

журчать себе, слегка автоматично,

вполголоса, не слишком артистично...

Какой волшебный звук ещё убить.

О чём молчать, зажав руками рот

(ни слова и ни звука на прощанье),

и сколько раз вымаливать прощенье,

и источать со лба холодный пот...

И как, разлуки не укоротив,

не скоротать часы любви с уродом,

похожим на меня как негатив,

и повиниться перед самым домом.

3.

Я бесполезно вглядываюсь в даль,

пытаясь различить родные лица...

Ещё один проплаканный февраль,

ещё одна последняя страница...

Неначатая рукопись прожжёт

в подкладке неба чёрную полоску.

И памятником поле прорастёт –

не твёрже меди и не мягче воска.

А может и ничем не прорастёт,

(мне вспомнилась Большая Одалиска)

Волшебный звук родится и умрёт, –

не толще крика и не тоньше писка.

Громадиной встаёт Своя Вдова

и дарит то ли чашей, то ли чарой,

и в ухо мне – слова, слова, слова...

мерцая чешуёй в ветвях Анчара...

Её нельзя, неможно не любить.

Она своя от края и по строю...

О, сколько мне кругов не накрутить, –

она то – на плечах, то – за спиною.

Придя домой, устало закурил,

но выпив яду, внутренне собрался...

Нежарко спорил, несмешно шутил,

но повинился. То есть оправдался.

4.

Не забывай, походкой лунной

всходя на одр к своей вдове,

не забывай про то, что умер

и стал химерой в голове.

Из под белил и пятен трупных,

сквозь ночи мертвенный декор

на бледной коже не проступит

знакомый боевой узор...

Воспоминаньем безотрадным:

то – дежа вю, то – вю жаме,*

посыплет дождик беспощадный,

как ностальгия по зиме...

Она не вздрогнет, не проснётся

и не задышит глубоко,

и может быть, ещё икнётся

на этот раз вдовой Клико.

1997

*Jamais vu – никогда не виденное (фр.) Состояние, противоположное дежа вю, внезапно наступающее ощущение того, что нечто хорошо известное кажется совершенно незнакомым или необычным. Прим. сост.

(08.01.2003)

Порыв и пыл, и пыль, и пепел...

Порыв и пыл, и пыль, и пепел,

и пепельница на столе...

И чёрный глаз, в который метил,

но вскользь прошёлся, по скуле...

А то ещё: холера, случай,

устало сказанное «пли», –

сё соль земли моей могучей

и сё, любимая, ля ви...

Оно во мне восстанет в пене,

взойдя со дна, или на дне,

Сквозь бочку, пальцем диогеньим

(ногтём) встревожит печень мне.

И солнца блин в развале мая,

и пальцы веток в октябре,

и ты, любимая, не знаешь,

но тоже – целиком во мне.

И этот глаз – недвижный, мёртвый –

прищуром вклеенный в прицел,

квадрат окна, настолько чёрный,

что и Малевича б уел...

И как НЗ на самый чёрный:

(наш паровоз, лети вперёд!)

и днём и ночью кот учёный

уходит по цепи на взлёт.

(13.01.2003)

Колумб

Пассажир – неважно – в тамбуре, на корме,

я гляжу сквозь стекла на косогор

(ветер гнет растения, точно волосы, на холме,

и прилизывает на косой пробор)

на колокольню, упадающую над рекой,

с колоколами, вывалившими языки,

на горизонт и все, что не взять рукой,

обозначив жестом, что не с руки.

Панорама наливается чернотой

и не верится ни в сушу, ни даже в дно,

и миражи меняются с быстротой

движения потемкинцев из кино...

Подавая гудки в темноте, плыву,

плацкартные кровати уплывают поверх голов,

азиаты, выдыхают тлеющую траву,

примеривая скальпы белоснежных богов.

Но устав от колокольни, которую не разогнуть,

Продолжаю путь, ухожу в отрыв;

Или это океан продолжает путь,

или камни, выползающие в отлив...

Я прикуриваю, облокачиваясь на стоп-кран,

и раскачиваю вагон точно каравеллу гольфстрим,

и подхожу в который раз к берегам

не пойму к каким.

(07.01.2003)

Новые слова и созвучные им опечатки...

Новые слова и созвучные им опечатки,

вяло пережеванные утомленным ртом,

натягиваю на голову, или на ладони перчатки

натягивает патологоанатОм.

Звуки посливались в зуммер и дальше – в спичи,

и, в отсутствие пророков, в бормотание проповедников.

Или время приобретало то масштаб, то величие –

пропорционально вымиранию современников.

Потому – нет предела для благородного сердца,

которое не устанет и не успокоится:

И из резервации повыпрыгнут бородатые индейцы

и пособят – кто словом, кто обустроиться...

И убиенные в четырнадцатом и ноль пятом

сымут ранетую голову и заплачут ей,