Сразу после заключения проклинаемого поляками советско-германского договора о взаимном ненападении советская газета «Известия» в номере за 27 августа 1939, разумеется, не только от своего имени, поставила вот какую точку в ситуации: «Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий». Центральным пунктом тех разногласий стала внешняя политика Польши, главным «креатором» которой продолжал быть Юзеф Бек. И не только потому, что на любую политическую договоренность с СССР, тем паче военную, он смотрел как на «присоединение к антинемецкому фронту». В дополнение к сказанному он исходил и из того, что, по его же словам, «Польша воспринимает Советское участие в делах Европы как недопустимое». Признать тот польский вклад в прекращение московских переговоров очень многие на берегах Вислы не могут доселе, потому ищут приемлемые для себя объяснения. Притом ищут весьма старательно. Даже для историка, а не политика Войцеха Матерского показалось, что в тех трехсторонних дискуссиях «существенным является выдвижение на первый план одного момента, указывающего на цинизм советской стороны». По его утверждению, Москва «создавала себе алиби, стараясь убедить мир, что это Париж и Лондон виноваты в надвигающейся катастрофе», на самом деле это «Сталину нужен был срыв переговоров, но сделанный западными странами». Получается, что министр Бек, сам того не понимая, работал на советского вождя?!
Между тем сигналы, что может произойти то, чего никак не предполагал и не принимал Юзеф Бек, из Берлина в Москву поступали уже три месяца. Еще 29 мая 1939 года временный поверенный в делах СССР в Германии Г.А. Астахов прислал в Наркомат иностранных дел Советского Союза шифротелеграмаму, в которой сообщал, что ему помимо приглашения в театр «от Гитлера поступило и приглашение и на военный парад в честь югославского регента». Подразумевались официальные торжества в связи с прибытием в Берлин с государственным визитом Павла Карагеоргиевича, который временно осуществлял полномочия главы Югославии из-за малолетства последнего короля этого государства Петра II. В германскую столицу принц и регент приехал с желанием отсрочить войну, к которой Югославия не была готова. Принимали его с соответствующими королевскому статусу почестями, в ряду которых был и военный парад. Присутствовать на нем предстояло и Г.А. Астахову. В отправленной в наркомат шифротелеграмме временного поверенного в советских делах в Германии заметно и удивление, и недоумение, потому дипломат и попросил: «Срочите Ваше указание относительно обоих приглашений». «Срочите» — это значит срочно сообщите ответ на мой вопрос. Из приведенных слов явно вытекает, что он не знал, как поступить, поскольку такое приглашение стало для него полной неожиданностью. Но Г.А. Астахов, конечно же, понимал, что в политике столь высокого уровня ничего случайного не бывает и не должно быть. Значит, полагал он, есть в данном эпизоде какой-то намек, за которым может последовать что-то еще и, скорее всего, более важное.
Советский временный поверенный не ошибся. Уже 17 июня 1939 года ему пришлось сообщать, что к нему в Берлине заходил человек, именуемый довольно длинно — Фридрих-Вернер Эрдманн Маттиас Иоганн Бернгард Эрих, граф фон дер Шуленбург, пребывающий тогда в должности чрезвычайного и полномочного посла Германии в СССР, который «никогда раньше этого не делал», чему опять же очень удивился Г.А. Астахов. Заглянул он к советскому дипломату во время приезда в имперскую столицу по служебным обязанностям. На сей раз докладывать в Москву временному поверенному пришлось более пространно, потому что с немецким послом «поговорили больше часа». Беседу с Г.А. Астаховым граф фон дер Шуленбург начал с того, что «Германия остро нуждается в сырье». Настолько остро нуждается, что даже «он, Шуленбург, не может без невероятных хлопот получить пару труб, необходимых для ремонта его дома». Трудности во многом объясняются тем, что «советская сторона предлагает слишком мало сырья, хотя желает получить в Германии весьма ценные вещи». Далее оглашено было более важное: Шуленбург «стал настойчиво убеждать меня в том, что обстановка для улучшения отношений созрела».