Сорвавшийся союз. Берлин и Варшава против СССР. 1934–1939

Наконец 29 июля 1939 года Г.А. Астахову пришла шифротелеграмма от наркома В.М. Молотова, в которой признавалось, что «при улучшений экономических отношений между СССР и Германией могут улучшиться и политические отношения», но «немцы должны сказать, в чем конкретно должно выражаться улучшение». До недавнего времени «немцы только ругали СССР», даже отказывались «от участия в каких-либо конференциях, где представлен СССР». Потому, «если теперь немцы искренно меняют вехи и действительно хотят улучшить политические отношения с СССР, то они обязаны сказать нам, как они представляют конкретно это улучшение». Тот же Шуленбург «ничего конкретного или внятного не захотел предложить». Текст, процитированной шифротелеграммы, тоже хранящейся в Архиве внешней политики Российской Федерации и недавно расшифрованный наряду с другими документами, карандашом написан самим В.М. Молотовым.

Еще более сильный сигнал, направленный московской стороне, прозвучал 3 августа 1939 года, когда Г.А. Астахову совсем неожиданно для него устроили встречу с самим главой немецкого МИДа Иоахимом фон Риббентропом. Она продолжалась более часа, в течение которого германский министр «развивал свою точку зрения на наши взаимоотношения», сообщил советский дипломат своему руководству. Высказанные фон Риббентропом соображения сводились к тому, что «благополучное завершение кредитных переговоров может послужить началом улучшения политических отношений». Действительно, признавал он, «в наших отношениях накопилось много болячек, для рассасывания которых необходимо время, но изжить которые возможно». Главной предпосылкой такого рассасывания, по словам фон Риббентропа, должна стать «уверенность, что одна сторона не станет вмешиваться во внутренние дела другой». Прозвучало и его обещание, что «германское правительство не считает националистическую идеологию предметом экспорта» при условии, что «аналогичной точки зрения придерживается Советское правительство». При такой политической раскладке «главное препятствие к нормализации отношений отпадает». В дополнение фон Риббентроп выразил убеждение германской стороны, что «противоречий между нашими странами нет на протяжении всего пространства от Черного моря до Балтийского». На вопрос Г.А. Астахова, «в каких формах мыслит германское правительство это улучшение отношений и какие конкретные предложения оно могло бы сделать помимо общих соображений, Риббентроп ответил, что он хотел бы, чтобы я довел до Вашего сведения сказанное им, а затем сообщил бы ему, разделяет ли Советский Союз эту точку зрения и считает ли он желательным обсудить эту тему. Тогда можно будет поговорить более конкретно, здесь или в Москве». В приведенных словах невозможно не узреть намека на необходимость встречи на более высоком государственном уровне. В завершение беседы Иоахим фон Риббентроп «еще раз просил сообщить все Вам и запросить Ваше мнение о том, считаете ли Вы желательным более конкретный обмен мнениями». В целом «вся беседа носила характер монолога, который я лишь изредка прерывал замечаниями в духе Ваших указаний», завершил свой отчет Г.А. Астахов, поставив под ним подпись «Полпред» и дату — «3/VIII-39 г.». В тот же день в Москве нарком В.М. Молотов вновь принял германского посла фон дер Шуленбурга.

В последующие дни нажим с германской стороны усиливался все заметнее. Еще одну шифротелеграмму о желании немцев продолжать обмен мнениями по вопросу улучшения советско-германских политических отношений из Берлина в Наркомат иностранных дел СССР Г.А. Астахов отправил 5 августа. Его довольно пространное письмо на имя В.М. Молотова — о некоторых аспектах улучшения политических отношений между СССР и Германией — пришло в Москву 8 августа. Шифротелеграмма о желании германской стороны выяснить отношение СССР к «польской проблеме» и вариантам ее разрешения — 10 августа. Письмо В.М. Молотову о близком военном конфликте между Германией и Польшей — 12 августа. Оно уведомляло, что «конфликт с Польшей назревает в усиливающемся темпе и решающие события могут разразиться в самый короткий срок (если, конечно, не разыграются другие мировые события, могущие изменить обстановку). Основные лозунги — «воссоединение Данцига с Рейхом», «домой в Рейх» уже выброшены, причем подразумевается не только Данциг, но и вся Германская Польша (тот самый коридор и не только. — Я.А.)». Накаляло атмосферу в Рейхе и то, что «сообщения о «польских зверствах» ежедневно заполняют столбцы газет, и тон в отношении Польши мало чем отличается от тона в отношении Чехословакии в начале сентября прошлого года». Однако заметил Г.А. Астахов и некоторую разницу, которая состояла в том, что «нет персонального глумления по адресу руководящих деятелей Варшавы, чем сохраняется мостик для «мирного» урегулирования вопроса». Взяв весьма важное слово в кавычки, временный поверенный исходил из того, что оно может быть только на германских условиях.