Все воскресенье мы провели в Выручай комнате, даже на перекусы не выбирались — все, что надо, приносил Кикимер. Пришлось напоить ее укрепляющим зельем, а то Ромильда в буквальном смысле с ног валилась. Так же я влил в нее противозачаточное, сам понимаешь, стать папашкой в семнадцать мне не улыбается. Вообще странно это, ощущаю я себя на все семнадцать, но мне шестнадцать. Как найти золотую середину? Или просто смириться, что по закону я все еще несовершеннолетний, хоть и полностью дееспособный. Мерлин, как же все сложно в этом мире! Порой мне кажется, что своей жизнью я не распоряжаюсь. А может и не кажется. Что если так будет и дальше? Не хочу…
В понедельник я прошествовал по всему замку, прижимая к себе свою девушку. Подумать только! У меня есть девушка… Мы заранее обговорили детали, и постановили, что о наших постельных делах никто не узнает, так как это не выгодно ни мне, ни ей. Так же я обязался дарить ей подарки и оказывать знаки внимания на публике, но не целовать в засос, а то пошло получится. Времени на свидания у меня не было, и мы виделись в основном во время трапез в Большом зале и по воскресеньям. Иногда вместе делали уроки в библиотеке или гостиной. Мы практически не разговаривали, а если и говорили, то больше об учебе. Хорошие отметки стали одним из условий наших отношений. Хочешь быть девушкой избранного — соответствуй! Общих увлечений у нас не было, так что, если бы не физиологические потребности, я бы бросил ее уже через пару дней. Ромильда оказалась пустышкой.
Несколько раз мы трахались на Астрономической башне под мантией-невидимкой. Во второй раз нас чуть не застукал Снейп. Прикольно было кончать в нее, пока профессор освещает темные углы люмусом в поисках нарушителей. Хорошо хоть заглушки наложил от греха подальше, а то громкое дыхание и хлюпающие звуки выдали бы наше местоположение. А так все обошлось, только попа подмерзла из-за сквозняка.
Нас повсюду сопровождали заинтересованные взгляды. За спинами слышались шепотки. В «Ведьмополитене» даже появилась заметка о том, что Избранный обзавелся подружкой в лице юной полукровки Ромильды Вейн. Даже фотку напечатали, снятую из-за угла. Долбанные братья Криви! Ничего ведь не докажешь, но на камеру я наложил заклинание, так что все фотки отныне будут порченые.
Эмили на мою новую пассию отреагировала чисто философски — у парня должна быть собственная подружка, надо же как-то самоутверждаться, да и разнообразие хоть какое-то. Ярослав виду не подал, но в глазах порой читался упрек. Ромильду он игнорировал, общаясь за столом в основном с Гермионой и Роном. За мной он так же продолжал ходить повсюду, садился рядом на каждом уроке, но явно был обижен и показательно отстранен. За прошедшую неделю мы ни разу не прикоснулись друг к другу, даже когда я сорвался и вновь рыдал в туалете. Обычно он обнимал меня, позволяя выплакаться, сейчас же он просто стоит рядом и сторожит, чтобы никто не увидел. Можно сказать, что он стал играть роль обычного телохранителя, а я было подумал, что мы стали друзьями.
В четверг мне приснился неприятный сон. Самое печальное, что снилась мне моя работа, которую я выполнял с удовольствием, пока не снял мешок с головы только что освежеванного мной человека. Это был Сириус. Я проснулся в холодном поту. Даже скорее очнулся, потому что пробуждением это было сложно назвать. Настроение упало еще ниже, сил играть на публику не хватало, так что каждый второй посчитал необходимым в тот день спросить как мое самочувствие. Гнев. Секс. Истерика. Сон, плавно перетекающий в очередной кошмар. Эмили сжалилась и навела на меня иллюзию, так что я сидел и не отсвечивал, а все просто видели, что я страшно озабочен учебой и разработкой стратегии для команды. Но никто не видел впечатляющих черных кругов под моими глазами и трясущихся рук.
От Николаса пришло письмо. Пока моя психика не стабилизируется, меня отстранили от выполнения заданий и особых тренировок. Эмили стала пропадать из замка, как и Ярослав. Похоже что на их плечи пало мое бремя. На исходе второй недели я буквально выл от одиночества. Казалось бы, что мне еще надо, у меня ведь есть все! Но нет, я чувствовал как внутри меня разрастается пустота. Наступала апатия. Даже Снейп не вызывал того первобытного гнева, что обычно я чувствовал, глядя на его физиономию. Все чаще я просто забивался в угол ближайшей каморки или туалета и рыдал. Я столько даже в детстве не плакал, но ничего не мог с собой поделать, меня словно прорвало.